переживания. Она смотрела на него и видела, что выражение его лица меняется на глазах: маска презрения и иронии сменилась маской ярости. Колфилд шагнул к ней; рука его метнулась, чтобы ударить жену, но остановилась на полдороге. Он приподнял ее лицо за подбородок, заставив смотреть на него снизу вверх.
— Вот как мы заговорили!.. — Процедил он сквозь зубы, не отпуская ее. — Думаешь, все будет так просто? Мы разведемся, ты расскажешь ему о Джулии, и вы будете жить долго и счастливо?.. А не думаешь ли ты, моя дорогая, что это я могу подать на развод за несоблюдение супружеских обязанностей?! Ведь, судя по всему, ты из любви к мистеру Уайтхорну-младшему не хочешь родить мне сына…
— Хочу, — возразила Джессика. — Но, возможно, проблема не во мне, а в тебе?..
В комнате воцарилось напряженное молчание. Наверное, ей не следовало говорить этого именно сейчас. На мгновение Джессике показалось, что муж все-таки ударит ее — таким страшным было его лицо. Минуты шли, но Максвелл ничего не говорил. Пальцы его скользнули по ее лицу, исследуя и лаская кожу. Однако прикосновения эти были мертвенно ледяными, заставляли Джес цепенеть от ужаса. Затем пальцы спустились вниз, к шее. Глаза Джессики стали просто огромными. Но она молчала, судорожно сглотнув и тем самым заставив мужа прийти в себя.
— Взять бы сейчас, да удушить бы тебя за такие слова! — Сказал, наконец, он. — И дело с концом. Сразу стало бы легче и мне, и мистеру Уайтхорну. А Джулия осталась бы моей дочерью… Но я пока подожду. Завтра вечером в особняке на Грин-стрит большой прием в честь счастливого спасения твоего возлюбленного. Нас пригласили, и мы обязательно там будем.
— О, нет, Макс, прошу тебя, избавь меня от этого! — Взмолилась Джессика.
Эта новая сторона Максвелла, открывшаяся ей так внезапно сегодня, до смерти напугала ее. Конечно, она знала о его ревности, но чтобы дойти до такого… Скорее всего, многолетняя обида и ревность сделали свое дело: его душа почернела и огрубела. Он уже не знает ни жалости, ни уважения к чувствам других людей. Обида переросла в ненависть, любовь — в чувство собственности. Значит, ревность уже стала местью. А дальнейшая их семейная жизнь станет адом, потому что Макс ни за что не даст ей развода, особенно теперь, когда Дэн вернулся домой живым.
— Нет, не избавлю, — саркастически улыбнулся Колфилд. — Мы вместе пройдем через это, — добавил он и вышел из комнаты, оставив ее наедине со своими страхами.
Джессика не спала всю ночь. Она сидела на большой двуспальной кровати, неподвижным взглядом уставившись в темноту. Максвелла не было рядом. С тех пор как он ушел из дома после этого страшного разговора, Джес не знала, где он, да и не хотела знать. Ей теперь было страшно даже думать об этом человеке. Она просто лежала и считала часы до наступления этого мучительного дня. С утра ей придется (хочет она этого или нет) идти в салон красоты, потом надо попросить Анжелину, чтобы она посидела с Джулией, потому что ее родители тоже были приглашены на прием. А потом?.. Что будет потом? Все эти дела займут не больше времени, чем до полудня или до ленча. Что она будет делать оставшиеся часы до приема в доме Уайтхорнов? Ждать, что еще выкинет Максвелл? Считать часы до встречи с Дэном? Играть с его дочерью и думать о том, что ее отец жив? Все это выше ее душевных сил. Невыносимо было даже думать о том, что она поедет с мужем на этот прием, войдет в огромную ярко освещенную гостиную через парадную дверь вместе с другими гостями. Все будут разглядывать ее, точно она призрак с того света, и перешептываться за ее спиной, ожидая самого главного события — кульминации вечера. Джес и Максвелл, не глядя друг другу в глаза, но постоянно ожидая друг от друга чего-то непримиримо страшного, поздороваются с Джефферсоном, Ричардом и Эдвардом Уайтхорн, а потом их взгляды пересекутся со взглядом главного виновника торжества, главного действующего лица всей этой драмы — Дэна Уайтхорна.
Интересно, каким она его увидит? Какой он увидит ее? Пять лет прошло. Ему теперь тридцать шесть, ей двадцать девять. Столько всего было пережито, что просто невозможно было, чтобы это не отразилось на них обоих. А его глаза такие же бездонно голубые, и в них по-прежнему можно утонуть, как она утонула в них первый раз? Господи, как ей, оказывается, хочется, безумно хочется, увидеть его спустя все это время! До сих пор Джессика этого не понимала, потому что старательно внушала себе, будто хочет забыть его. Зачем? Вот уж поистине самая большая глупость, какая только может случиться с нею! Зачем ей забывать Дэна? Зачем отказываться от своих чувств к нему? Максвелл и в подметки ему не годится! Так зачем мучиться в этой ненастоящей семейной жизни, заставляя себя испытывать к мужу что-то большее, чем просто уважение? Зачем вести себя так, будто ничего не случилось? Будто Джулия — дочь Максвелла, будто она, Джессика, очень любит своего жестокого, озверевшего от ревности мужа? Макс вчера вел себя так, что уже нечего спасать их несостоявшийся брак. Однако ей по-прежнему придется пока жить с ним и притворяться, что, действительно, ничего не изменилось. Максвелл стал очень страшным человеком и еще не известно, что он может сделать в приступе ревности. А потому надо быть с ним очень осторожной и не давать ему повода.
Максвелл появился дома за два часа до начала приема. Он ничего не сказал жене о том, где был все это время, а она не стала спрашивать, поскольку ей было просто все равно. Оба молча занялись своими делами: Джессика вместе с дочкой и Анжелиной выбирала наряд для приема, а Колфилд развалился в кресле в гостиной, провожая всех, кто проходил мимо, тяжелым, убийственным взглядом. С каждой минутой приближения заветного часа Джес все больше волновалась, все больше думала о Дэне. И хотя она изо всех сил старалась это скрыть, она знала, что Максвелл может прочитать ее мысли. Странные это были чувства. Она думала, о Дэне не как о части своей прошлой жизни, которая когда-то была всей ее жизнью, а как о настоящем человеке, который просто уехал на некоторое время из города, а теперь вернулся. С каждой мыслью, с каждым биением сердца она понимала, что любовь к нему не умирала никогда, что он жил в ней всегда. Теперь ей было и не понять, как она могла быть такой слепой, что надеялась на счастливую семейную жизнь с Максвеллом, что надеялась когда-нибудь вновь полюбить его. Да и любила ли она его в те далекие годы, когда ей было двадцать лет, и душа ее еще не испытала огромных потрясений первой любви и первой боли? Скорее всего, любила — этого нельзя отрицать, нельзя перечеркнуть, нельзя выкинуть из памяти. Вот только любовь эта была не такая, какую она испытывала к Дэну. В той любви было больше восторга, восхищения, упоения, радости. В этой зрелой любви было больше страсти, самозабвения, самоотдачи, желания. Любовь к Максу была чистой, светлой, как весеннее утро, когда на востоке уже встает солнце, но где-то в глубине неба еще мерцают звезды. Чувства к Дэну, страсть, желание, омут, головокружение — темны, как самая темная ночь, когда можно заблудиться, еще не сделав и шага. И темнота эта манит и зовет, и ты тонешь в ней, прекрасно осознавая, что это гибель, но всем своим существом упиваясь своей гибелью.
Когда Джессика уже была готова, в спальне появился Максвелл. Он оделся в смокинг и выглядел свежим и отдохнувшим. Серо-зеленые глаза его лихорадочно блестели, но лицо не выражало ни одно из переживаний, которые он, быть может, испытывал. Джес это очень не понравилось. Сейчас ее муж сам больше походил на призрака из прошлого, чем Дэн Уайтхорн. У нее даже мурашки побежали по коже, когда он, не говоря ни слова, подошел к ней, окинул ее оценивающим взглядом, небрежно провел кончиками пальцев по оголенной спине. На ней было роскошное вечернее платье от 'Кристиан Диор' из черной ткани, отделанное золотой вышивкой. К нему она надела золотой гарнитур с опалом, состоящий из ожерелья, сережек, браслета и кольца. Ее великолепные золотисто-рыжие волосы искусный парикмахер на этот раз ухитрился собрать в высокую прическу таким образом, что Джес стала похожа на королеву. Хотя, впрочем, она ведь и была королевой, если Максвелл еще этого не понял. Она стояла перед зеркалом во весь рост, гордо вскинув голову, открыто глядя на мужа и читая в его глазах невольное восхищение. То были странные минуты: минуты борьбы разума, многолетней любви с ревностью и безрассудством. Сейчас, когда Джессика поняла, что по-прежнему любит Дэна, Макс был ей уже не страшен. Она могла открыто смотреть в его глаза, не зная еще, что ее ждет.
— Хороша! — Восхищенно проговорил Колфилд. — Ты будешь самой красивой женщиной на этом приеме. Все взгляды будут обращены на тебя. Я позабочусь об этом.
Поборов в себе предательский страх, Джессика спросила:
— Что ты задумал, Макс?
Он улыбнулся одними губами и ответил:
— Увидишь… — И подав ей руку, добавил: — Идем?
