– Ничего, – утешил брат, – затылок, кажется, тоже целый.
– Ну, мам… – уныло говорил Тоник.
– Никаких «мам»! Забыл, что тебе отец сказал?
– Ну что он сказал…
– То, что будешь сидеть дома в субботу, воскресенье и понедельник. Хватит с тобой нянчиться. А если станешь канючить…
– Я не канючу, – поспешно отступил Тоник. – Я просто та, говорю.
Но через пять минут начал он снова:
– Я же не гулять прошусь. Стенгазету надо выпускать.
– Выпустят без тебя, – отрезала мама. – Раз виноват, сиди дома.
– Арестованным тоже прогулки разрешают.
– Гуляй по комнате.
– Очень весело…
– Ан-тон!
Тоник вздохнул и уселся на подоконник.
– Второй десяток лет пошел как я Антон, – пробормотал он еле слышно. Никто не обратил на это внимания. Только с этажерки сочувственно смотрел коричневый медвежонок. Но он был фарфоровый. И на самом деле не было ему дела ни до «ареста» Тоника, ни до стенгазеты.
2
История со стенгазетой началась, когда Тоник ударил по мячу. Он здорово по нему ударил, только мяч почему-то полетел не вдоль улицы, а через забор.
За сколоченным из неструганных досок забором поднимались красные этажи недостроенного дома. Над этажами поворачивал свою жирафью шею башенный кран. Какой-то каменщик бесстрашно стоял на краю стены и что-то кричал крановщику, ругал его, наверно, за нерасторопность. В общем, было ясно, что люди заняты серьезным делом и ни кто не станет перекидывать обратно мяч.
Тоник побрел к забору.
– Стой ты! – окликнула Римка. – И так уже рубашку измазал. А забор мокрый…
Тоник охотно остановился. Он был в новых брюках и белой рубашке, потому что возвращался с детского спектакля в Клубе судостроителей. Ребят он встретил случайно и в игру влез как-то незаметно для себя.
Римка, прищурившись, поглядела на мальчишек. Но у Тимки был забинтован локоть и рука почти не гнулась. Разве с такой рукой полезешь через забор? У маленького Петьки руки и ноги были в порядке, но Петька почему-то старательно смотрел в сторону и шлепал босой ступней по луже, которая осталась от недавнего дождя.
– Есть у тебя совесть? – спросила Римка. Петька сказал, что есть. Петька сказал, что есть. Но еще он сказал, что вчера сторож вывел его с этой самой стройки за ухо. Он поймал Петьку, когда тот хотел стянуть обрезок доски, чтобы выстрогать приклад для самострела.
– Самострел… – презрительно хмыкнула Римка. – Эх вы…
Она разбежалась, уцепилась за верхний край стоящих вертикально досок и в одну секунду оказалась на той стороне.
Римка сразу пожалела об этом.
Она увидела трех парней, которые склонились над грубо сколоченным столом. Их согнутые спины выражали уныние. На столе белел широкий лист с нарисованным заголовком. В центре листа четко выделялся след мокрого мяча.
Сам мяч лежал под столом.
Как только Римкины подошвы ударились о землю, трое подняли головы.
– Привет, – сказал один, в красной майке и маленькой кепочке. Но никакой приветливости на его лице Римка не увидела.
– Какой сюрприз! – воскликнул маленький чернявый паренек и зажал в зубах кисточку для красок. Поэтому, наверно, лицо его сделалось зловещим.
А третий – тощий, длинношеий и светловолосый – нчего не сказал. Он молча смотрел на Римку, и ей показалось, что молчание это очень долгое. Потом этот блондин взглянул поверх Римкиной головы и неожиданно позвал:
– А ну идите сюда. Убийцы…
Римка оглянулась. На заборе висели животами Тимка, Тоник и Петька.
Ни Римку, ни мяч нельзя было оставлять в беде. Неловко приподняв локоть, Тимка перевалился через забор. Прыгнул и Тоник. Петька на всякий случай остался висеть.
– Ну, чего? – очень независимо сказал Тика. – Мы что, виноваты, что ли?
– Что с ними делать, Витя? – спросил парень в красной майке у блондина. Он повел плечами, и на левой руке у него зашевелилась синяя змея, обвившаяся вокруг кинжала.
– Что делать! – вдруг закричал чернявый жалобным голосом. – Может, краски из них сделать? Бумагу?
