— Нет, я же рассказал тебе. Мы говорили о Розе Коннелли.
— А! Эта ирландка, — поморщившись, проговорил Эдвард. — Мне кажется, у господина Пратта есть гораздо больше свидетельств против нее, чем нам с вами об этом известно. И дело не только в затейливой безделушке, которую она украла. Воровки еще и не на то способны.
— Не понимаю, как можно говорить про нее такое! — возмутился Норрис. — Ты ведь совсем ее не знаешь.
— В тот день мы все были в родильной палате. Она не выказала ни капли уважения доктору Краучу.
— Но это не значит, что она воровка.
— Это значит, что она неблагодарная девица. А это почти одно и то же. Эдвард положил на блюдо пустую устричную ракушку. — Помяните мое слово, джентльмены. Скоро мы кое-что узнаем о Розе Коннелли.
В тот вечер Норрис выпил лишнего. Он ощущал это, неровно бредя вдоль реки по направлению к дому, желудок юноши был набит устрицами, а лицо раскраснелось от бренди. Норрис великолепно поужинал, он не ел так со дня приезда в Бостон. Сколько же было устриц — он даже и не думал, что сможет съесть столько! Но тепло, которое принес с собой алкоголь, не спасало от пронзительно холодного ветра, дувшего с реки Чарлз. Он подумал о трех коллегах, направлявшихся в свои превосходные жилища, и представил себе, какой яркий огонь и уютные комнаты их ожидают.
Его башмак зацепился за булыжник, выступающий из мостовой, и Норрис, споткнувшись и начав падать, с трудом удержал равновесие. Покачиваясь, обомлевший от выпитого юноша остановился на ветру и устремил взор на другой берег реки. На севере, у противоположного конца моста Тюремного мыса призрачно светились окна городской тюрьмы. А на западе, на мысу Личмира виднелись огни другого острога. Вот уж действительно вдохновляющее зрелище — со всех сторон тюрьмы, словно напоминание о том, как низко можно пасть. Бывший джентльмен становится простым торговцем, подумал юноша, стоит лишь допустить просчет в делах или оказаться неудачником в картах. Лишился хорошего дома и экипажа — раз! — и превратился в обыкновенного цирюльника или колесного мастера. Еще один просчет или безнадежный долг — и оказываешься на улице в нищенских лохмотьях, торгуя спичками или занимаясь чисткой ботинок за пенни. Ну а если допустишь еще один просчет, вот тогда придется тебе дрожать в камере на мысу Личмира или таращиться сквозь прутья решетки в Чарлзтауне.
А уж оттуда можно сделать лишь один неверный шаг — на этот раз в могилу.
Да, мрачная картина, но она подпитывала честолюбие Норриса. Вперед его толкали не соблазн наесться устрицами вдоволь и не пристрастие к телячьей коже и бархатным воротникам. Нет, ему помогал вот такой взгляд в противоположную сторону — за край пропасти, взгляд на то, как можно пасть.
Я должен учиться, решил он. Еще не очень поздно, и я пьян не до такой степени, что не смогу прочитать очередную главу Вистара и получить еще кое-какие знания.
Однако, забравшись по узкой лестнице на свой холодный чердак, Норрис почувствовал такую усталость, что у него не хватило сил открыть учебник, лежавший на столе у окна. Чтобы сэкономить свечи, он ходил по комнате в темноте. Лучше, не тратя свет, проснуться пораньше, когда голова будет свежее. Когда можно будет читать без свечи. Норрис разделся в тусклом ночном сиянии, проникавшем из окна, глядя на больничные владения, он развязал шейный платок и расстегнул жилет. Там, вдалеке, за черным полем, в больничных окнах подрагивал свет.
Норрис представил себе полутемные палаты, в которых эхом разносится кашель, и длинные ряды кроватей со спящими пациентами. Пусть учиться придется еще долго, Норрис ни секунды не сомневался, что он должен быть здесь. Что это самое мгновение, проведенное на холодном чердаке, — часть долгого пути, на который он ступил еще мальчишкой, впервые увидев, как отец разделывает убитую свинью. Потрогав ее сердце, все еще трепетавшее в груди, Норрис прижал руку к собственному телу, ощущая биение собственного сердца, и подумал: мы похожи.
Свинья, корова или человек — механизм один и тот же. Если я пойму, что заставляет работать горн, почему вращаются колесики, я узнаю, как сделать так, чтобы механизм продолжал работать. Узнаю, как обмануть Смерть.
Он сбросил подтяжки и, стянув брюки, повесил их на спинку стула. Потом, дрожа, залез под одеяло. Сытый и все еще разомлевший от бренди, он почти сразу же уснул.
И едва ли не мгновенно проснулся от стука в дверь.
— Господин Маршалл! Господин Маршалл, вы здесь? Сонный Норрис выбрался из постели и, спотыкаясь, побрел в другой конец комнаты. Открыв дверь, юноша увидел пожилого больничного служителя, в дрожащем огне лампы лицо старика казалось зловещим.
— Вы нужны в больнице, — сообщил он.
— Что случилось?
— У Канального моста перевернулась карета. Мы принимаем пострадавших и никак не можем найти сестру
Робинсон. Они послали и за другими докторами, но я подумал: раз вы живете близко, стоит и вас позвать. Студент-медик всяко лучше, чем ничего.
— Да, конечно, — согласился Норрис, пропустив мимо ушей неуважительное замечание, в котором не было дурного умысла. — Я сейчас же буду.
Он оделся, нащупывая в темноте брюки, башмаки и жилет. Сюртук Норрис надевать не стал. Если там много крови, все равно придется сбросить его, иначе можно испачкать. Он накинул пальто, чтобы не замерзнуть, и двинулся вниз по темной лестнице, в ночь. Дул западный ветер, насквозь пропахший речной вонью. Норрис направился прямиком по больничному полю, и вскоре брючины стали влажными от росы, которая устилала траву.
Предчувствие заставляло его сердце колотиться быстрее. Перевернутая карета, подумал он. Многочисленные раны и ушибы. Сможет ли он что-нибудь сделать? Его не пугал вид крови — он достаточно повидал ее на ферме, когда убивали животных. Собственного невежества — вот чего боялся Норрис, Он полностью погрузился в размышления о предстоящих трудностях и не сразу понял, что слышит. Норрис сделал еще несколько шагов, и до его слуха снова донесся этот звук.
Где-то у реки стонала женщина.
Кто издал этот звук — какая-нибудь несчастная или проститутка, обсуживающая клиента? Норрису не раз случалось замечать совокупляющиеся парочки у реки, в тени моста, слышать стоны и хрюканье, исходившие от тех, кто вступал в тайные половые сношения. Но сейчас не время подглядывать за проститутками — его ждут в больнице.
Снова раздался жалобный звук. Норрис остановился. «Нет, от плотских утех так не стонут», — подумал он и помчался к набережной, крича: — Эй! Кто здесь?
Норрис бросил взгляд вниз, на край берега и у самой воды увидел что-то темное. «Тело?»
Он пополз по камням, башмаки то и дело увязали в черной грязи. Она засасывала подошвы, а сквозь потрескавшуюся, разваливавшуюся кожу ботинок заползал холод. Пока он с трудом пробирался к воде, его сердце ускоряло ритм, а дыхание учащалось. На берегу и вправду оказалось тело. В темноте Норрису удалось разглядеть, что это женщина. Она лежала на спине, а юбки до пояса скрывала вода. Онемевшими от холода и ужаса пальцами Норрис подхватил ее под руки и вытащил на берег, подальше от кромки. Теперь он едва дышал от напряжения, а с брюк, которые окончательно промокли, стекала вода. Опустившись на корточки рядом с женщиной, Норрис обшарил ее грудь, пытаясь нащупать сердечный ритм, ощутить дыхание или еще какой-нибудь признак жизни.
Рука окунулась в теплую жидкость. Внезапный жар поразил юношу до такой степени, что он не сразу истолковал свои ощущения. Затем, опустив глаза, он заметил на ладони маслянистый блеск крови.
По камням за его спиной застучал гравий. Норрис обернулся — по спине пробежал холодок, и волосы зашевелились от ужаса.
На набережной прямо над ним стояло то самое существо. Черный плащ трепетал на ветру, напоминая огромные крылья. Из-под капюшона виднелся белый, словно кость, лик смерти. Запавшие глаза глядели прямо на Норриса так, словно он был отмечен и теперь должен отдать душу, ощутить удар косы.
Скованный страхом, Норрис не нашел бы в себе сил убежать, даже если б в тот самый миг существо набросилось на него и в воздухе над его головой блеснуло лезвие ножа. Он мог только наблюдать — так же,
