Так и езжу.
– Церкви, говорите, рисовали?
– Да. Я люблю старые церкви рисовать. Они неземные совсем. Легкие. Честные. Почти всякое здание лжет, оно не такое, не так, земля без него была бы лучше. Почти всякое, – а церкви почти никогда. Их хорошо рисовать.
– Так вы церкви просто для себя рисуете?
– И да, и нет. Я на отделении графики учусь, в Новосибе, в художественном. Уже на третьем курсе. Я для курсового проекта делаю.
– По вам не скажешь, что всего два года отучились. У вас уверенная рука. Почти ничего лишнего.
– Да? В самом деле? Скажите, а вы, может, художник?
– Был когда-то, – сказал Юс. – И снова хочу стать.
– А вы как, просто любите рисовать или в детстве рисовали?
– Я Академию кончал. Минскую. Графика и дизайн.
Девушка бросила карандаш.
– Так какого черта вы надо мной смеетесь? Я как дура сижу, малюю, а вы…
– Я… не пишу больше. Вы рисуйте, пожалуйста. Я как-никак ваш клиент. Покупатель. Мое желание – закон.
– А почему вы не рисуете?
– Не пишу я, потому что раньше мог писать, а теперь – нет.
– Серьезно? А что такое? С вами авария случилась?
– Авария. В своем роде.
– Какие у вас ногти страшные. Черные.
– Пальцы – мелочь. Пройдет. Ногти слезут, и все. А не про мелочь я вам не скажу, – серьезно ответил Юс.
– Вы только не обижайтесь, но я вам не верю. Знаете, многие любят ездить в поездах исключительно для того, чтобы поиграть перед совершенно незнакомыми людьми, которых потом никогда больше не увидят. Вы меня разыгрываете.
– Хорошо. Дайте мне бумагу и карандаш. Вы будете рисовать мой портрет, а я ваш. Можно?
– С вашими-то пальцами?
– Ничего. Они болят немного и распухли, но вполне слушаются. Вы же меня простите, если не так выйдет, правда?
– Прощу, – девушка посмотрела на Юса насмешливо и выудила из недр портфеля лист. – Карандаш вам какой?
– Помягче и потолще. И не очень заточенный.
Любопытно, выйдет или нет? С пальцами универсально-убойного назначения? Юс усмехнулся. Милая девушка. Но разболтался так с ней все-таки зря. Она вот так же в соседнем вагоне, рисуя чью-нибудь опухшую со сна физию, и выложит, какой ей клиент попался и как они портреты друг дружки рисовали. Но она славная. И шрам ее ничуть не портит.
А карандаш держать больно. Осторожнее нужно. Первый штрих. Второй. Третий. Еще пару. Нет. Юс вздохнул и перевернул лист.
– Не получается? – осведомилась девушка.
– Это потому что вы вдруг замолчали, – сказал Юс. – Вы говорите. Расскажите о себе. Я ведь рисую вас. А лицо живее, когда говорят. Чем вы занимаетесь, когда церкви не рисуете? Вы ж не только церкви, наверное, рисуете?
– Я еще горы рисую.
– Горы? Это очень интересно. А какие горы вы рисуете?
– Я Алтай много рисовала. Очень красивые горы. Я почти каждое лето на Алтай езжу. И когда есть деньги, и когда нет. Дотуда просто добраться – на автобусах, на попутках. До Горно-Алтайска, а потом по Чуйскому подбросят. Зеленые старые горы. В них много жизни. Но они не сильные по-настоящему.
– А какие горы сильные?
– Памир – сильные горы. Самые сильные, какие я только видела. Большие, жесткие и сильные. Я бы даже сказала – злые, но это неправда, они не злые, они безразличные к человеку, но от них становишься сильнее.
– Вы, наверное, альпинистка?
– Да нет, что вы. Я так. Я ездила по альплагерям, когда деньги были. Живешь там, бродишь по окрестностям, рисуешь. Иногда, правда, и сходишь куда-нибудь, если ребята возьмут. Из меня плохой альпинист. Я маленькая, слабая и руки берегу. А там ребята на двух пальцах подтягиваются – в кошках и с рюкзаком на спине. Если ладонь в щель сунут, так на них всю группу страховать можно. А я даже рюкзак нормальный нести не могу.
– Высоко вас ребята брали?
– На шесть тысяч.
