— Догоняй ночь-ту, ишь уходит... Третьи алекторы... Должно, в Коростыне... Догоняй, догоняй ноченьку-ту.
— Ее, баунька, теперь не догнать. Скорее день нагоним, солнушко.
— Ну-ну, греби, близко берег.
— Точно... берег... Ух! Страшно. Мы с Гориславонькой видели их живыми еще.
Лодка пристала к берегу. Из нее вышла старуха, стала глядеть...
Желтело и белело вокруг... Кое-где при слабом мерцании зари — шевелилось... И слышался хруст... Это лисицы догрызали новгородские кости.
— Го-го-го-го! Ту-ту-ту-ту! — глухо прокричала старуха.
Тени около костей бросились врассыпную, не произведя ни малейшего шуму — точно в самом деле это были тени, а не живые существа...
— Фу-фу-фу-фу! Новгородским духом завоняло.
Лодка, в которой оставался гребец, отплыла от берега.
— Куда ты, Петра?
— Страшно там, баушка, и дышать трудно. Я, баунька, на воде побуду.
— Обглодала новогородски косточки Марфа.
Из-за пригорка выросли две человеческие фигуры с сулицами и рогатинами.
— Кто идет?
— Кто идет — тот и идет.
— Кто ты? Сказывай.
— Я — сказываю!
— Имя сказывай... Кто костям покою не дает?
— Лиса, да ворон, да серый волк.
— А ты сама кто? Не то рогатиной... Кто ты?
— Я — баба-яга, костяна нога.
— Чур! Чур! Чур! С нами хрест святой... — С рогатинами и су лицами — попятились...
— Не чурайтесь, добры молодцы. Третьи петухи пропели...
Пришедшие остановились в нерешительности. В самом деле: после третьих петухов нечистой силы не должно быть.
— Кто ж ты будешь?
— Про то я скажу вашему старшому.
— А кто наш старшой?..
— Князь Данило, княж Димитриев сын, Холмской.
— Ведите меня к нему.
— За коим делом?
— Это дело не ваше и не мое... Вы сторожа московская?
— Сторожа... А ты сама откуду?
— Из воды да из земли... Так идите ж со мной, добры молодцы, — не бойтесь меня.
Ратные двинулись вперед, но запнулись за что-то и остановились. На обглоданном зверьем и обклеванном птицами скелете что-то блеснуло...
— Чур мое! Чур пополам! — разом вскричали оба ратника, бросаясь к скелету и схватывая что-то блестящее. — Чур мое! Я первым увидал!
— Врешь! Я первый...
— А! Подрались вороны из-за кости... У! Улю-люлю!.. Ату ево! Ату! — засмеялась старуха тихим старческим смехом.
Гривна, висевшая на скелете, не снималась: шейные жилы оставались целы.
— Ишь, черт, держит. Не прощает...
— А вот я ево топором.
И топор отделил череп от скелета. Гривна снялась с мертвеца.
— Наше счастье... Что ж, давай дуваниться пополам...
— Нет, на рогатине прометнем — кому...
— На рогатине так на рогатине...
Один ратник взял правой рукой конец рогатины и, держа ее торчмя, протянул к другому:
