«Перехватывай»... Второй также перехватил древко рогатины как раз у самой руки первого, вплотную. Затем опять таким же образом перехватил первый, потом опять второй, и они чередовались перехватами до тех пор, пока рогатины, у ее острого, с железным острием конца, не осталось на один перехват. Этот последний перехват выпадал на долю ратника. Он крепко захватил рукою острие рогатины...
— Удержишь? Нуко-сь...
— Удержу-ста. Видывали — не впервой.
— Ту, а через голову перекинешь?
— Перекину-ста... Лови за хвост свою рогатину!
— Добро, кидай... Уухх!
Но рогатина, у которой древко было очень тяжелое, а острие тонкое, при размахе, при усилии перекинуть ее через голову, выскользнула из руки ратника и ударила его по лбу...
— Ах, дьявол!
— Что! Угораздило? Вот тебе и гривна.
— Незадача добру молодцу — не вывезла кривая, — улыбнулась старуха.
Это был народный способ гаданья или жеребьевки: кому при перехватах рукой палки, или рогатины, или даже длинной соломинки или камышинки, — кому выпадал последний перехват в подобной жеребьевке, тот выигрывал. Но только если этот последний перехват приходился на такой остаток перехватываемого предмета, что тот, кто обхватил рукой этот остаток, в состоянии будет удержать одной рукой всю палку или рогатину, и не только удержать за этот остаток, но даже перекинуть через голову.
Второй ратник не мог этого сделать и терял право на находку. Но он не хотел расстаться с такой дорогой вещью, как гривна, и начал спорить, требуя дувана...
— Ну, полно-ка! — перебила их старуха. — Ведите меня к князь Даниле. Он вас рассудит, а то к тиуну[67] ступайте.
— Что нам тивун! Наплевать-ста. Мы на походе...
— Так идите к князю... Скоро солнушко выглянет... Мое дело нудное — не терпит — великое дело... Прощайте, косточки, почивайте до страшной трубы...
И старуха, сопровождаемая ратниками, пошла по направлению к Коростыню, бормоча про себя:
— Много, много костей... А еще больше будет скоро.
С возвышения открылась равнина, кое-где поросшая мелким лесом и, словно белыми концами, усеянная большими и малыми шатрами. По сторонам паслись табуны коней, виднелись везде группы сидевших кругами, лежавших на земле и бродивших людей. Дымились костры, посылая к утреннему небу беловатые клубы дыма, который, подымаясь выше и рассеиваясь в воздухе, все делался розовее и розовее по мере того, как розовела восточная окраина неба.
Скоро стали попадаться ратники, кто с оружием, кто с уздой в руках, кто с вязанкою свежей травы или хвороста. Слышалось ржание лошадей, доносились возгласы и смех.
Чем ближе к шатрам и кострам, тем больше встречных.
— Где, братцы, запонали ведьму? — слышались оклики.
— Али она, ведунья, ратных коней доила?
— Баба-яга — костяная нога в ступе прилетела, метлой погоняла.
— А где метла?
— Да вон у тебя на подбородке, рыжая... Ха-ха-ха!
— Подавись ты яйцом на Пасху, дьявол!
Подошли к большому полосатому шатру — полоса белая, полоса зеленая, полоса красная, наверху золоченое яблоко. У входа стоят с алебардами.
— К воеводе? Али языка привели?
— Должно, языка... К воеводе доложитца сказывает...
— На духу, значит?
— На духу как есть...
— Пущать никово не указано.
В этот момент пола шатра отпахнулась и оттуда вышел низенький человечек в боярском кафтане с золотыми шнурками. Рыжая бородка, рыжеватая, с пробором, голова. В лице и в глазах что-то сухое, постное, черствое...
Часовые подобрались, сверкнули алебардами и глазами, придав своим лицам выражение собаки на стойке.
Черствые глаза глянули на старуху. Они встретились с такими же черствыми, холодными глазами последней и словно застыли...
— Тебе ково, баушка?
— Воеводу — князь Данилу.
— Я князь Данило Холмской... А ты кто?
— Я ворона из Новагорода.
