Саломея вспыхнула, прочитав послание.
— Так брат — царь! — взволнованно сказала она. — Значит, он был в Риме? А что же Антигон?
— Да скажи же мне, — прервала ее Мариамма, — кто этот сын Петры?
— Не знаю, — отвечала Саломея, пряча свои лучистые глаза.
— И не догадываешься даже?
— И не догадываюсь. — Но Мариамма видела, что она лгала: женщины так умеют ловить друг друга, по природе сыщики.
Ливень между тем прекратился. Как мгновенно нанес его ураган пустыни, так мгновенно и угнал в пределы, моавитские, далеко за Мертвое море. Масада ликовала двойною радостью: и избытком воды, и вестью, что Ирод не только жив, но что теперь он царь Иудеи и спешит на выручку Масады.
Воскресшие духом, осажденные на другой же день снова возобновили свои вылазки. Счастье клонилось то на ту, то на другую сторону, но все же осажденные не могли отбить многочисленного неприятеля.
Снова потянулось скучное, однообразное время, а Ирод точно в воду канул. Да и правда ли то, что он жив, что он царь, что он идет к Масаде? А если то была насмешка какого-то «сына Петры»? Так нет, то не была насмешка. Не он ли, невидимый «сын Петры», великодушно снабжал их водою, когда они буквально умирали от жажды? Не он ли спас их от верной смерти?
Потянулись бесконечные дни. Дни казались годами.
Но вот неожиданно, одним ранним утром, в неприятельском стане произошло необыкновенное движение. Наблюдавшим из крепости бросилось в глаза то, что осаждавшие обратились к осаждаемому укреплению тылом. Все двигалось и металось. Конные вскакивали на лошадей, пешие смыкались в ряды или рассыпались по сторонам, потрясая копьями или натягивая тетивы со стрелами.
— Они бросают осаду, отступают!
— Нет! На них наступают, там битва!
— Это наши! Это Ирод! Смотрите, там несметные толпы!
— Это клики победы! Они заглушают вопли умирающих.
На стене показалась фигура женщины с поднятыми к небу руками. То опять молилась Кипра. Сердце матери сказало ей, что там ее сын, ее Ирод, царь Иудеи.
Скоро она узнала его. Он, в пурпуре, на белом коне, приближался к крепости. Мать протянула к нему руки.
— Что Мариамма? — донеслось до ее слуха.
— О, дети! — простонала старая арабка.
XIV
Прошло несколько лет, самых бурных и кровавых в жизни Ирода.
Он давно царь и полновластный владыка Иудеи и всей Палестины. Галилея, Самария, Идумея — провинции его могущественного царства. Пред ним все трепещет. Он давно муж Мариаммы и отец ее детей.
Но чего это ему стоило? По каким потокам крови он дошел до иудейского престола! Как состарил его этот тяжелый венец Маккавеев! Теперь морщины уже бороздили его лицо. Седые волосы, как змеи, вились уже в черной бороде, змеились на висках. Зато казна его ломится от золота. Чего бы ему еще? Так нет! Душа его полна мрака.
Он припоминает ту лунную ночь в Риме, когда он ждал решения своей судьбы. И судьба его решена, она все бросила ему под ноги. Но с этой лунной ночи мрачные думы не покидают его. Все прошлое — какие-то кровавые призраки.
Эта ужасная смерть братьев Фазаеля и Иосифа — их кровь на его порфире. Голова Иосифа, которую отрубил Антигон, каждую ночь кричит ему: «Ирод! Ирод! За что я погиб?»
А эти ночные посетители с зияющими ранами, из которых медленно сочится черная кровь? Он видит их по ночам. Он вместе с ними переносится к скалам Тивериадского озера. Его воины со скал спускаются по веревкам, в деревянных ящиках, к отверстиям недоступных пещер и беспощадно убивают скрывшихся там приверженцев Антигона, а у устья одной пещеры стоит старик и закалывает своею рукою, одного за другим, семь своих сыновей-богатырей. Ирод кричит ему: «Остановись! Пощади!» А старик отвечает: «Будь проклят, идумей!»
— Проклят? Кто смеет проклинать царя Ирода?.. Зачем вы пришли ко мне? Не я вас зарезал — отец!
— Ты кого зовешь, царь? — Это Мариамма входит со светильником в опочивальню Ирода.
— А! Это ты, Мариамма? Побудь со мной... Что дети?
— Я к ним иду. Малютки что-то плохо спят.
Ирод остается один. Опять тени прошлого в темноте обступают его, все кровавые тени. Он видит, как его воины и римские легионеры, ворвавшись вместе с ним и Соссием в город и на двор храма, производят ужасающую резню и по улицам города, и по домам... Но где Антигон? Где убийца Фазаеля и Иосифа? Где мнимый царь Иудеи?..
— А! Вот он!
Бледный, трепещущий, он выходит из дворца и припадает к ногам Соссия.
— Прочь, Антигона! Ты не мужчина, не Антигон, а Антигона!
Вот он в цепях, последний Асмоней! Топор палача отрубил голову, которую украшала последняя корона
