Маккавеев.
— А это кто? А! — Ирод узнает их. — Это члены синедриона, это их тени, их призраки... Они стали призраками за то, что осмелились когда-то призывать Ирода к суду.
Ирод слышит чей-то тихий старческий голос:
— Ирод! Не я ли был тебе отцом, заглушая даже родственные мои чувства к Антигону, племяннику моему? Я в синедрионе спас твою жизнь, которую ты должен был позорно кончить на кресте за убиение Иезеккии. Я в Тарсе возвысил тебя перед Антонием в ущерб Антигону. Я отдал тебе последнее утешение моей старости — Мариамму. За тебя я пошел в пасть львов пустыни — парфян, и за тебя в их присутствии Антигон изувечил мою голову...
Перед Иродом стоял, весь в белом, в первосвященническом одеянии, с белою, как снега Ливана, бородою призрак... без ушей!..
— За тебя я ушел в плен к парфянам. Иудеи Парфии полюбили меня и почитали как царя и первосвященника. Но твой коварный друг Сарамалла и ты сам умоляли меня воротиться в родную Иудею. Я тосковал о ней в плену. Мне, более чем восьмидесятилетнему старцу, хотелось взглянуть на святой город, где я вырос, хотелось видеть перед смертью иерусалимский храм, в котором я служил Иегове около полустолетия и тосковал по нем на чужбине... Я послушался тебя, и вот, я тень! Я прихожу к тебе из сени смертной... Ирод! За что ты убил меня?
— Прочь! Исчезни страшное видение! — закричал Ирод и проснулся. Тень Гиркана исчезла.
В окна дворца из-за пурпурных занавесей опочивальни брезжило утро. С надворья слышен был оживленный писк ласточек, воркованье голубей. Но Ирод все еще оставался под давлением ночных кошмаров, теней, призраков, которые теперь посещали его почти каждую ночь. Сны его постоянно были полны мрачных видений, казалось, что это были не сонные видения, а видения наяву.
Он подошел к одному окну и раздвинул занавеси. На него глянули масличные рощи у подошвы Елеонской горы в утренней прозрачной дымке, громадный массив храма с его башнями, колоннами и бесчисленными переходами и галереями.
— Мой храм затмит славу храма Соломонова, — со скрытой иронией процедил сквозь зубы Ирод.
Он задумал перестроить иерусалимский храм, дать ему небывалое величие.
В опочивальню вошел Рамзес, чтобы помочь царю совершить туалет.
— Кто ждет меня? — спросил Ирод.
— Твой светлейший брат — Ферор.
— Так он в Иерусалиме?
— Только сейчас явился во дворец.
— Позови его, когда кончишь свое дело, и никого не принимай, пока я не прикажу.
— А царицу?
— И ее попроси обождать.
Скоро явился Ферор. Он смотрелся таким свежим, моложавым, хотя немногим был моложе Ирода. В черных глазах его играл жгучий огонек, а полные губы часто складывались в саркастическую улыбку.
— Давно из Заиорданья? — спросил его Ирод.
— Сегодня утром... Из Иерихона выехал ночью.
— Знаешь, что задумал этот наложник нильского крокодила-самки? — вдруг заговорил Ирод.
— Рогатый римский Апис? — улыбнулся Ферор.
— Да... Ему мало одной фараоновой коровы.
— Еще бы! Их было семь да еще семь — тощих и тучных — всего четырнадцать.
— Помнишь, здесь был недавно этот живописец, Деллий, любимец этого римского Аписа? — спросил мрачно Ирод.
— Да. Он еще писал портреты с царицы и с Аристовула, — отвечал Ферор.
— Эти-то несчастные портреты и распалили ненасытную утробу римского быка. Он теперь пишет мне, будто болван Деллий сказал ему, показывая портреты: «Эти дети — это Мариамма-то и Аристовул — показались мне происшедшими от богов, а не от людей». Понятно, что у быка возбудились похоти... О, я его знаю еще с Тарса, где его сразу ослепила фараонова корова... Теперь он пишет мне, что портреты так восхитили его, что он желал бы видеть самые оригиналы...
— Ого! Уж слишком многого захотел Апис!
— Да. Но, конечно, потребовать к себе мою жену, царицу Иудеи, не мог бы позволить себе и его меднолобый Юпитер, а не то, что фараонов бык...
— Да и фараонова корова из ревности забодала бы его, — засмеялся Ферор.
— Я и сам так думаю, — согласился Ирод. — Но он просит, чтобы я выслал к нему Аристовула.
— Те-те-те! Понимаю! — не удержался Ферор. — У этих римлян, как и греков, лесбосские вкусы... Что ж, отправь к нему женоподобного мальчишку, авось его фараонова корова забодает... Даже это очень хорошо для тебя...
Ирод понял намек брата. Он сам давно думал, как бы извести последнюю мужскую отрасль Маккавеев... Так или иначе, а надо подсечь под корень эту опасную поросль, столь дорогую для иудеев... Антигона уже нет, Гиркана также, хоть они и навещают его по ночам... Пусть!.. И этот мальчишка будет навещать его... Пусть! Пусть!
— Нет, милый Ферор, — сказал он после некоторого раздумья, — этого мальчишку опасно выпускать из
