понимаю. Но тебе это удается.
Он помолчал, опустив руки ей на шею и тихонько поглаживая большими пальцами горло. Его низкий голос зазвучал еще более взволнованно и страстно.
– Не отказывайся от того, что у нас есть, Энни. Прошу тебя, позволь мне любить тебя, пока есть возможность. Разве так уж важно, что это не навсегда?
Горячие слезы покатились по ее щекам, обжигая ему пальцы, он услышал, как она судорожно вздыхает.
– Ради бога, прошу тебя, не плачь. Не надо грустить, все хорошо. Пусть у нас все будет хорошо, пока есть время. Я люблю тебя, Энни. Я люблю тебя.
Она прерывисто вздохнула и сказала ему правду:
– Я тоже люблю тебя.
Броуди закрыл глаза, его беспокойные руки замерли. Анна обняла его; несколько бесконечных минут они стояли, упиваясь грустью и сладкой болью своей любви. Потом она высвободилась и отерла слезы.
– Вот уж не думала, что буду признаваться тебе в любви, – прошептала она, всхлипывая, – в стенном шкафу.
Долго сдерживаемый счастливый смех вырвался из его груди. Анна тоже не удержалась, и очень скоро они смеялись, зажимая друг другу рты, чтобы не привлечь к себе внимания.
– Скажи еще раз, – шепотом попросил Броуди.
– Я люблю тебя.
– Я люблю тебя, Энни. Когда это началось?
Анна попыталась вспомнить.
– Я не уверена. Прошлой ночью? Нет, гораздо раньше. Когда ты сказал моей тете, что Милли может жить у нас в доме. Нет-нет, еще раньше! Когда ты пожалел несчастного мистера Траута. Нет, погоди… Я не знаю! Мне кажется, я люблю тебя уже очень давно.
Ей хотелось спросить, когда он сам ее полюбил, но она постеснялась. Вместо этого Анна его поцеловала с отчаянной, неведомой ей раньше нежностью, надорвавшей ему сердце.
– О господи, Энни, как я смогу расстаться с тобой?
Она вздрогнула, как от удара, и Броуди понял, что она неверно истолковала его слова.
– Мне придется вернуться на работу, – поспешно объяснил он.
Говорить и даже думать об окончательном расставании ему было не под силу. Так же, как и ей.
– А-а, – с облегчением вздохнула Анна, – жаль, что я не могу тебя проводить.
Броуди усмехнулся. Анна услыхала, как он возится с дверью, и вот она распахнулась, впустив свет и прохладный воздух в их тесное укромное убежище.
Оба они растерянно заморгали, привыкая к солнечному свету.
– Что ты скажешь своей тете?
Анна начала приводить в порядок волосы.
– Понятия не имею.
– Как ты хороша, – сказал Броуди, любуясь ею… – Ты просто бесподобна.
– Почему ты говоришь мне комплименты? – Ей уже давным-давно хотелось задать ему этот вопрос. – На самом деле я вовсе не хороша, но почему ты думаешь иначе?
– Потому что так оно и есть. Сейчас у меня просто нет времени перечислять тебе все доводы.
Она смущенно вспыхнула и отвернулась.
– Может, скажешь мне сегодня вечером?
Броуди с улыбкой обнял ее.
– Непременно, – пообещал он. – Я тебе все объясню, даже покажу. А теперь беги, Энни, пока нас не застукали. Я уйду сразу после тебя.
Анна не двинулась с места, и он только после этого заметил, что по-прежнему держит ее за плечи.
– Иди, – повторил Броуди, разжав руки, и проводил ее взглядом, пока она торопливо пересекала холл.
Уже на ступенях лестницы Анна обернулась и с улыбкой послала ему воздушный поцелуй. Она улыбалась, но на ее лице все еще блестели слезы.
Глава 25
Все сошлись на том, что такой прекрасной погоды, как в этот день, не было за весь год. На небе ни облачка, воздух сладок, как свежие цветы. На Хэдли-Хилл не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка. Ясное послеполуденное небо особенно порадовало всех еще и потому, что традиционные пикники для служащих судостроительной компании Журдена два раза подряд за последние годы срывались из-за дождя.
– Взгляните вон туда, – сэр Томас указал направление дрожащей рукой. – Видите таможенную контору вон там, внизу, за деревьями?
– Да, сэр, я ее вижу, – ответил Эйдин.
– Вас еще на свете не было, когда они снесли старый док, чтобы ее построить. А потом рядом поставили почту и акцизное управление. Все изменилось, мальчик мой. Город разросся втрое с тех пор, как я был в вашем возрасте.
– Да, сэр, вы совершенно правы.
Эйдин заговорщицки улыбнулся Анне. Она улыбнулась в ответ, молча выражая ему свою признательность. На самом деле Эйдину О’Данну было уже лет восемь или девять, когда снесла старый док, но никому из них не хотелось спорить в этот день с сэром Томасом. Сидя в своем кресле на колесах, закутанный в халат с меховой опушкой, он оказался в центре всеобщего внимания. Рабочие и служащие окружили его со всех сторон, почтительно выслушивая его воспоминания.
– Когда я был мальчишкой, Чайлдуолл и Аллертон были просто голыми холмами, – продолжал он, указывая вдаль. – Там ничего не было, кроме полей и пастбищ. То же самое было на Эвертон-Хилл, хотя на Токстет уже успели выстроить пару особняков, насколько я припоминаю. Помню, как начали разбивать на участки поля Мосслейк…
Анна издалека заметила Милли. Та медленно преодолевала крутой подъем к вершине холма, и приветственно помахала ей рукой. Милли помахала в ответ, шутливо закатив глаза в знак того, что совсем выбилась из сил, и направилась к женщинам, которые уже хлопотали вокруг длинных столов, расставляя принесенное на пикник угощение.
Приход Милли обрадовал Анну: та поначалу отнекивалась и всячески давала понять, что ждать ее не стоит. «Нет, без тебя никакого праздника не получится, – возражала Анна. – Ты никогда раньше не отлынивала». Милли пыталась объяснить, что теперь все изменилось, но Анна не желала слушать и обрадовалась вдвойне, убедившись, что ее доводы возымели действие.
Она почувствовала легкое прикосновение к своему локтю и обернулась. Сердце учащенно забилось у нее в груди, как всегда в последнее время, когда Броуди оказывался рядом. Его пальцы легкой, незаметной лаской скользнули вверх от ее локтя к плечу.
– Привет, – сказала Анна, хотя они разговаривали друг с другом всего десять минут назад.
Ей нестерпимо хотелось провести рукой по его взъерошенным каштановым волосам, в которых солнце высветило отдельные золотистые пряди, а еще больше – спрятать лицо у него на груди, там, где ворот рубашки был расстегнут, и вдохнуть опьяняющий мужской запах, свойственный только ему одному. Она не сделала ни того ни другого, но заметила, как раздуваются и чутко вздрагивают его тонко вырезанные ноздри, а в голубых глазах загорается тайный, ей одной знакомый огонек.
Анна поняла, что он знает.
– Если собираешься капитулировать, тебе следует сдать оружие.
– Что? Ах, это…
Она улыбнулась и протянула ему крокетный молоток, который продолжала машинально сжимать в руке, сама того не замечая.
– Как продвигаются дела у нашей команды?
– Успешно с тех пор, как ты ушла, – засмеялся Броуди, обнажив ровные белые зубы.
Анна вздернула подбородок с преувеличенно оскорбленным видом.
– Я перестала играть, – призналась она, понизив голос, – потому что мне хотелось смотреть на
