года на советскую сторону целой бригады Гиля).
Как же, однако, немцы использовали эту «Русскую Освободительную Армию»? Против кого она в самом деле обращала свое оружие? Для русских частей была создана специальная должность «Остгенерала», потом — «генерала добровольческих войск». Им был ген. Кестринг, который «издал приказ о переброске русских подразделений с восточного фронта на западный, где они стали на охрану берегов Франции и Дании от англо-американского вторжения».
Упомянутый нами советский офицер Алымов сообщает: «Немцы охотно принимали повстанцев и перебежчиков и отправляли их вглубь Германии для формирования, а оттуда в Грецию, в Боснию, в Италию и даже на Атлантический вал… Один из таких батальонов был в числе последних защитников Ля Рошели (Франция), и своей стойкостью изумил американцев, наивно предложивших ему «отправку на родину» по капитуляции». («Часовой», № 290).
И нынешние наследники Власова признают, что Власов никакого влияния на эти отряды не имел и ими не распоряжался. Но на нем лежала моральная и политическая ответственность, ибо его именем они собирались, так как же следует это квалифицировать? И к чему же тогда сводилось все РОД?
5. Р. О. Д. В ДЕЙСТВИИ
Сколько, однако, было этих батальонов? На этот вопрос мы имеем ясный и авторитетный ответ.
Когда «блитц» Гитлера явно провалился, первой это ощутила, конечно, армия. В ней проявились прорехи, их надо было заштопать, а для сего был только один гипотетический источник — русские добровольцы и перебежчики. В начале их охотно принимали в качестве «хильфсвиллиге», включали в немецкую армию, составляли вспомогательные отряды и т. д. Для усиления притока было крайне желательно, чтобы Гитлер сделал какое либо заявление о целях войны (мнимых, конечно), что шло бы по линии Геббельсовских «освобождения народов» и «братства по оружию». Но Гитлер усмотрел в этом умаление своего величия, уязвление его самолюбия, ибо в данных условиях это было бы вынужденным заявлением, и «Фюрер» отказался от этого. Розенберг поддержал его. Геббельс был в отчаянии. Армия поддерживала Геббельса. 2-го Марта 1943 года Геббельс заносит в свой дневник:
«Ген. Цейцлер (начальник штаба в ставке Гитлера) прислал мне письмо по поводу моего предложения о необходимости сделать заявление на Востоке (о целях войны), сообщая мне, что оно не утверждено. Это письмо — все, что угодно, но далеко не лестно для Розенберга».
А 15 апреля 1943 года он отмечает:
«Из целого ряда показаний большевистских пленных я вижу, что воззвание ген. Власова вызвало обсуждение в советской армии… Мы должны не только воевать на Востоке, но и проводить там политическую работу».
Через 14 дней, 29 апреля, он возвращается к вопросу:
«Ген. Власов, который сражается на нашей стороне в обособленной армии, был здорово ошарашен нашим министерством Востока (Розенберг). Он написал доклад, который прямо хватает за душу и нельзя не удивляться отсутствию) политического инстинкта у нашей центральной администрации в Берлине».
Геббельс не только нервничал, но и «фрондировал».
В мае 1943 года власовская «акция» была, наконец, пущена полным ходом. На «той стороне» она вряд ли имела большой успех. Мы имеем, по крайне мере, свидетельство Йодля в Нюренберге: «В течение трех летних месяцев 1943 года нападения партизан на железно-дорожные поезда выражались в следующих цифрах: июль — 1560, август — 2121 и сентябрь — 2000». Эти цифры говорят о подлинной стихийности партизанского движения в стране. Да и каково могло быть влияние всех этих геббельсовских затей, когда наряду со всеми прокламашками произносились речи (и проводились на практике) вроде следующей речи Гимлера, произнесенной в Познани 4-го октября 1943 года (до к. P.S. 1919):
«Мы, СС, руководствуемся следующими принципами: мы должны относиться лояльно, честно и по братски к тем, кто принадлежит к нашей расе и только к ним. То, что происходит с русскими, меня абсолютно не трогает. Процветание или страдание других наций меня интересует лишь поскольку эти нации являются рабами нашей культуры. Если 10.000 русских женщин умирают от изнурения, копая противотанковый ров, то меня это интересует лишь постольку, поскольку этот ров нужен для Германии. Ясно, что мы не должны быть жестоки и бесчеловечны без необходимости: мы, немцы, единственный народ, который культурно относится к животным, и мы должны так же относиться к людям. Но было бы преступлением против нашей крови давать людям чужой расы идеалы, так как этим мы готовим бедствия нашим детям и внукам. Если кто нибудь придет и скажет мне: «Я не могу заставить женщин и детей копать этот противотанковый ров, они мрут, и это — бесчеловечно», то я отвечу ему: «Вы — преступник. Если этот ров не будет выкопан, то результатом этого будет смерть германских солдат. А они — вашей крови». Вот что я хочу внушить СС-цам, как один из наиболее священных законов их поведения. Я требую от них применения этого правила ко всем не германским народам, и особенно к русским».
Мы привели эту длинную выдержку из речи Гимлера, чтобы показать, что ничего не изменилось в отношениях и в политике наци в России и спустя два года после начала похода и спустя год после выступления ген. Власова. А Гимлер и был тем, кто осуществлял верховный контроль над «Освободительным Движением» до самого его конца.
Это «Освободительное Движение», как мы выше видели, родилось еще в сентябре 1942 года, но полным ходом было пущено лишь в мае 1943 года, а уже 8 июня того жо года в ставке Гитлера состоялось совещание, специально посвященное этому вопросу, на котором Гитлер вынес свое решение по делу РОД и ген. Власова (см. приложение № 5). Поводом к этому послужила разбросанная Вермахтом прокламация № 13, в которой красноармейцы приглашались перебегать в немцам и в которой, наряду со всякими хорошими посулами, говорилось: «Когда вы перебежите к нам, то вы сможете вступить в национальную русскую освободительную армию». Гитлер запротестовал, хотя он тут же отметил, что «следует различить между пропагандой, которую я делаю «там» и тем, что мы, в конце концов, делаем сами». Тем не менее, «приказ № 13 находится вне дискуссии», ибо «мне не нужна русская армия». Кейтель поспешил его успокоить заверением: «разрешите заметить, что мы рассматриваем инициатора этих пропагандных листков, этот национальный комитет за подписью Власова, как средство чистой пропаганды» (курсив мой. Б.Д.).
Правда, ген. Цейцлер пробовал заметить, что «нужно найти что нибудь, чем можно было бы вознаградить служащих нам людей, дабы их держать у нас, что то положительное, в виде ли денег или обещания, что они потом что-то получат. Но. о дивизиях не может быть и речи. Батальоны еще допустимы, эти можно всегда держать в руках, Но сверх этого ни в коем случае, за исключением казачьей дивизии: эта очень полезна». На том и порешили: строить батальоны. Это-те батальоны, которые посылались на все западные фронты.
Сколько их было? Цейцлер дал справку: «78 батальонов, 1 полк и 122 роты». Это — все. Кроме того, еще 60.000 человек — нечто вроде стражи («арт вахтманшафтен»). Эти объединены в очень маленькие отряды». «Участников добровольной помощи около 220.000 человек». И Цейцлер еще раз повторил: «есть только один полк, остальное — это батальоны».,
По поводу этих батальонов власовский «редактор» в своем документе пишет:
«На Востоке осталось ничтожное число русских подразделений. На Западе более трех десятков батальонов расположились по северному и южному побережью Франции, около 20 батальонов приняли участие в борьбе против союзников в Италии. 5 или 7 батальонов находились в Дании. За ничтожным исключением русские батальоны находились под немецким командованием… РОА продолжала оставаться мифом». «Русские батальоны на Западе, находясь в военном отношении в ведении немецкого командования, имели, однако, свои пропагандные штабы: в Париже — для Франции, в Вероне — для Италии и в Копенгагене — для Дании». «Ген. Власов… называл всех предателями, говорил, что это не его рук дело, а немецкая авантюра» и т. д.
Все совершенно ясно: никакой русской армии, никакого русского комитета, никакой русской «акции», а авантюра чистейшей воды и весьма неприглядного свойства. Немцы сознавали, что надо что-то обещать этим русским, дабы «вознаградить служащих нам людей», но в конце концов можно было обойтись и без больших обещаний: так решил Гитлер. По существу же дела никто и единой мыслью не погрешил, чтобы
