хёвдинга. Почему же он не собрал войско и не встретил раудов как подобает?
– Встретишь его в Валхалле* – спроси! – огрызалась в ответ Атла. – У нас никто не собирал никакого войска. Каждый остался сам за себя. А началось все с того проклятого золота! Кольбьёрн из рода Стролингов со своими сыновьями разрыл старый курган, где сидел старый оборотень, и выпустил его на волю. Нашел время тревожить нечисть! Они забрали его золото и много всяких волшебных вещей: копье все из золота, серебряное блюдо для колдовства и всякое такое. Только из-за этого золота у них вся округа передралась, а одну усадьбу спалили со всеми людьми прямо во время свадьбы хозяина![16]
Слушатели качали головами со смешанным чувством ужаса и недоверия. Это было похоже на саги о древних героях: о Сигурде, добывшем золото дракона Фафнира, о том древнем конунге, что сам сжег себя в доме со всей дружиной и с дочерью, лишь бы не стать добычей вражеского войска, и о других, подобных им. Но все это в прошлом, в тех временах, когда боги ходили по земле и запросто являлись к конунгам в гости. Не верилось, что не так уж далеко отсюда нечто подобное происходит прямо сейчас!
– Из-за золота – очень может быть! – говорил Хельги хёвдинг. – Еще сыновей Гьюки погубил клад Фафнира. С тех пор золото всегда приносит людям одни беды.
– На той проклятой свадьбе погибло множество людей, а все остальные потом только и знали, что крыситься друг на друга! – продолжала Атла. – Каждый хотел спасать сам себя или свою честь. Наш хёльд выбрал честь и решил погибнуть в битве. Чего и добился! У него было человек сорок – все наши и кое-кто из окрестных, всякие бонды, торговцы и те, кто убежал с самой границы. Они даже радовались, что наконец-то перестанут убегать и будут драться! Теперь они все у Одина! От нашей усадьбы осталась куча угля и костей! Не думаю, чтобы рауды потрудились их похоронить!
За внешней злобой Атла пыталась скрыть свою боль. Эти милые люди, не видавшие беды хуже подгоревшей каши, глазеют на нее с недоумением и не могут взять в толк, как приключились такие несчастья. Знали бы они, что она, Атла Сова, видевшая все своими глазами, понимает не больше них! Как могло получиться, что Квиттингский Север, пространная и достаточно населенная область, где было так много славных воинов и просто нетрусливых мужчин, рассыпалась, как гнилой пень, от первого же вражеского удара!
– Может, хоть вы будете поумнее! – скорее с раздражением, чем с надеждой, закончила Атла. – Может, хоть вы сумеете собрать толковое войско и поотрывать головы этим мерзавцам! Если бы кто-нибудь напал на них сейчас, когда они устроились в наших усадьбах и ссорятся из-за добычи, то передавить их было бы не так уж трудно!
При этом она глянула прямо на Дага, точно призывала к мести именно его.
– Ах, что ты! – испуганно ахнула Хельга.
Мысль о том, чтобы собирать войско и идти навстречу врагам, наполнила ее ужасом. При всей своей нелепости происшествие с «Логвальдом Неукротимым» убедило ее в том, что в войне нет решительно ничего забавного. Все это стояло перед глазами, как наяву: безликие полчища врагов, огонь над крышей, треск ломаемых ворот, крики умирающих… Даг с поднятым копьем, рот открыт в неслышном крике… Ингъяльд прижимает обе ладони ко лбу, между пальцами стремительно течет горячая ярко-красная кровь и падает на пол… Стены гридницы, увешанные оружием, плыли и дрожали вместе с дымом очага, через дом тянуло стылым ветром – вестником смерти. Прочные опоры здания шатались, потому что где-то неподалеку были кровь и смерть. Безумие – идти им навстречу.
– Да уж, искать беду не следует! – заметил Хельги хёвдинг. – Она сама найдет. И мы постараемся сохранить мир на своей земле, пока это только возможно.
– Мир – это важно, – согласился Даг, слегка хмурясь. Рассказы беглецов наполняли его возмущением, горечью и стыдом, будто враги выгнали из собственного дома его самого. Атла смотрела вызывающе и насмешливо, точно прикидывала, на многое ли хватит его храбрости. – Но если мы будем слишком осторожно пятиться от войны, нас не будут уважать.
– Даг, я хочу, чтобы ты был жив! – воскликнула Хельга. Это звучало по-детски, но в этом было ее самое горячее и важное убеждение. – И пока нас не трогают, я не хочу, чтобы ты искал себе чести в битвах!
– Вот как! – язвительно воскликнула Атла. – Странные же у вас люди! Я, бедная служанка, бродяжка, хочу мести, а ты, дочь хёвдинга, прячешься, как трусливая рабыня! Тебе не стыдно?
Люди загудели, возмущенные такой дерзостью; Хельга ахнула, покраснела и отвернулась, пряча слезы обиды. За всю свою жизнь она ни от кого не слышала таких резких слов.
– Придержи язык! – со всех сторон закричали Атле женщины. – Тебя пустили в дом, а ты хозяевам грубишь! Имей совесть!
Атла молчала, сжав губы и бросая вокруг колкие взгляды. Она твердо верила в свою правоту и не собиралась извиняться. И взгляд Дага, когда она его случайно поймала, подбодрил ее. Даг смотрел с неудовольствием, но без возмущения. Ему не понравилось то, что Хельга услышала обидные слова, но по сути он был согласен с Атлой. Эта рыжая северянка действительно понимает, что такое честь, хотя и провела жизнь на кухне и в хлеву. У нее могли бы поучиться многие знатные люди, предпочитающие беречь свою честь исключительно в пределах собственного дома.
– Вот такая жизнь! – подвела итог Атла и снова глянула на Хельгу. Точно хотела сказать: ты, девочка, жизни не знаешь, а я знаю, и нечего обижаться на правду. И Хельге стало так тоскливо, что не хотелось жить. Собственная обида очень немного для нее значила рядом с этой ужасной правдой.
Через два дня приехали гости: Гудмод Горячий с родней. Гудмоду уже сравнялось сорок восемь лет, но выглядел он моложе Хельги хёвдинга, поскольку был стройнее и крепче. Никакого брюха у него с годами не отросло, голова гордо и величественно сидела на крепкой шее, а по ветру красиво развевались густые светло-русые волосы, которые лишь на висках слегка порыжели, намекая на близкую седину. При первом взгляде на Гудмода рождалось недоумение: почему восточное побережье выбирает хёвдингом тюленя Хельги, а не этого нового Сигурда? А все дело было в том, что Гудмод Горячий с годами не излечился от юного легкомыслия и серьезно относился только к одной вещи: своей родовой чести. Только из-за нее он и мечтал когда-то о звании хёвдинга. И когда десять лет назад тинг впервые избрал (вместо умершего Гейрмода Побивалы) не его, а Хельги, Гудмод посчитал себя настолько оскорбленным, что едва не вызвал Хельги на поединок. Но тот, всегда предпочитавший решать дела миром, по совету матери и жены предложил Гудмоду отдать ему сына на воспитание. И Гудмод Горячий, сразу остыв, согласился. Известно: кто кому воспитывает ребенка, тот из двоих и младший. И ему только прибавится чести, если его сына будет воспитывать сам хёвдинг!
«Уж если человеку не суждено повзрослеть, то он и с седой головой останется ребенком, играющим в игрушки! – приговаривала фру Мальгерд, годы спустя рассказывая двум своим внукам эту повесть. – Дай ему игрушку, какую он хочет, и делай с ним, что пожелаешь!»
Домочадцы Хельги хёвдинга, как всегда, обрадовались гостям. Их провели в гридницу, Гудмода усадили на почетное место напротив хозяйского, между столбов, где искусный резчик Ульв Лысый изобразил все подвиги Тора в стране великанов. Гудмод очень любил саги об этих подвигах, всегда смеялся, слушая, как Тор едва не выпил море, но не смог поднять старую кошку, и эту резьбу Хельги хёвдинг заказал нарочно ради него. Фру Мальгерд и Хельга обносили пивом Гудмода, Брендольва, Ауднира, Кнёля, служанки угощали их хирдманов. Поначалу все были оживлены, веселы, но первые же слова приезжих озадачили хозяев.
– Я знаю, что ты мне рад, Хельги! – отвечал Гудмод на приветствия хозяина. – Но, по правде сказать, я сам ждал тебя к себе, еще вчера!
– Разве я обещал приехать? – удивился Хельги.
– Нет, такого уговора не было, но мы думали, ты найдешь это уместным. Моя жена так думала… и я сам, конечно, тоже, – поспешно добавил Гудмод.
Его жена, фру Оддхильд, решительно управляла своим столь решительным на вид мужем. Гудмод на самом деле охотно подчинялся руководству умной женщины, но скрывал это и делал вид, что все решения принимает сам. Эта невинная хитрость всем была известна, но соседи учтиво держали свою осведомленность при себе. В конце концов, это Один решает, кому и насколько умным быть.
Фру Мальгерд поджала губы и незаметно бросила сыну предостерегающий взгляд. Сама фру Оддхильд не приехала – это означало, что она послала мужа с каким-то спорным делом, от которого хочет для вида остаться в стороне.
– Твоя жена здорова? – спросила Мальгерд у Гудмода. – Уж теперь-то, мы надеемся, никто не будет
