И потому как можно спокойнее, четко выговаривая слова, сказал:
— А перегородки надо делать на совесть, покрепче надо их делать. Плохо работаете, друг мой! Халтурите.
И небрежно махнул рукой машинисту экскаватора:
— Давай.
И сразу же бухнула шар-баба.
Прораб задохнулся от гнева. Он стоял мгновение, будто превратившись в соляной столб, и Санька даже пожалел его, раскаялся в своем нахальстве, ему показалось, что прораба сейчас хватит кондрашка.
Но тот усилием воли вышел из столбняка, хрипло выкрикнул какое-то непонятное слово и громадными прыжками побежал прочь. К телефону, конечно, — жаловаться.
Балашов тут же приказал машинисту прекратить. Тот и сам уже все понял и стукнул всего пару раз, и то легонько, для виду.
Балашов обернулся. Рабочие побросали свои дела и с интересом поглядывали на него, ухмылялись.
Конечно же, интересное зрелище — начальство переругалось.
Санька почувствовал, что им довольны, как же: наш дал прикурить ихнему — ишь как тот помчался, ровно скипидаром намазанный, видать, клюнул его в одно место жареный петух.
Санька видел по их глазам, по улыбкам, что они так и думают, только Травкин неодобрительно покачал головой и отвернулся.
И Балашову стало нестерпимо стыдно вдруг.
«У-у, остолоп! — подумал он. — Действительно мальчишка! На публику ведь сработал, скотина! Ведь будь с этим прорабом один на один, просто извинился бы, объяснил, что не подумал, что ошибся, — и дело с концом. А тут фокусы выкидывать начал, позер несчастный, человека унизил!»
Так Санька поносил себя и терзал, когда к нему подошел Филимонов.
Тот открыл было рот, но, приглядевшись к Саньке, видно, передумал и сказал не то, что хотел сказать сначала:
— Ну, брось ты, Константиныч, не переживай, с кем не бывает. Да и сам он первый, я же слышал, веселыми словами тебя крыть начал. С первого же залпа.
— Не в этом дело, Сергей, — тихо ответил Санька. — Он ведь прав, а я действительно как мальчишка, гонор свой показывать начал... В позу встал... Ах ты, черт, как нехорошо вышло, перед ребятами неудобно.
Балашов украдкой поглядел на рабочих, но те уже не обращали на него внимания, занимались своими делами, а может быть, и обращали тайком, да показывать не хотели.
— Ладно, перемелется, — буркнул Филимонов, — а вот что нам с мерзлотой делать? Отбойными молотками рыхлить — это дня три угробить, как пить дать, — пока компрессор пригоним, пока расковыряем... Придется отогревать. Выпиши коксу со склада килограммов сто. Сперва дровами раскочегарим, потом коксу сыпанем и оставим на ночь под корытами — на складе есть, специальные, с продухами. Выпиши их тоже, кстати.
Они не успели еще обговорить до конца этот вопрос, когда снова появился прораб со своим главным инженером и инспектором технического надзора. И где он их только раздобыл так быстро!
— Вот он! Видите — стоит руки в брюки! Работать, говорит, надо лучше, нахал!
— А он, знаете ли, прав — действительно надо, — неожиданно вступился за Саньку инспектор.
Прораб осекся, оторопело захлопал ресницами и обернулся к своему главному.
— Но позвольте, это же чистое хулиганство — применять шар-бабу в такой близости от строящегося здания, — холеным баском зарокотал тот.
Но инспектор, тощий, насквозь прокуренный, ироничный дядька с длинным, острым носом и насмешливыми глазами, упрямо дернул головой.
— Какую марку цемента клали в раствор? Сколько процентов извести? — деловито спросил он.
Прораб и главный переглянулись, и Балашов понял, что в этом его спасение, — уж очень тревожным был у них вид. И еще он понял, что между этими двумя и инспектором существуют какие-то неведомые ему счеты и что у инспектора нет никакого желания топить его, Балашова.
Впятером (Филимонов присоединился к ним) вошли в помещение насосной станции. Действительно, по тонкой, всего в полтора кирпича, перегородке змеилась трещина толщиной в палец.
— Мда-а, — протянул инспектор, — вы, молодой человек, ваша фамилия Балашов, не правда ли, так вот, вы, товарищ Балашов, несмотря на то что дали товарищам необычайно ценный, я бы сказал, даже драгоценный совет, все же малость схулиганили, тут уж ничего не скажешь. Придется составить акт.
Инспектор обернулся к Саньке и неожиданно подмигнул ему.
— Но, — он поднял палец, — но в акте придется также указать, что в данной перегородке проектом предусмотрена толщина в два кирпича.
— Позвольте, позвольте, тут явное недоразумение, — зарокотал, заволновался басок главного, — я прекрасно помню — именно полтора.
— Совершенно верно — полтора, если кирпич силикатный, и два, если обычный. Если мне не изменяет зрение, здесь...
— Да что там... Что мы, сами не разберемся, — вмешался вдруг прораб, — терпеть не могу всякую бумажную волокиту — акты всякие, шмакты, кляузы. Что уж мы — прораб с прорабом — не договоримся, что ли? Склоку еще разводить... Тьфу!
Он вымученно улыбнулся и даже хлопнул Саньку по плечу.
Но вид у него был такой, будто он хлебнул ложку уксусу или надкусил лимон.
— Ну вот и прекрасно. Конечно, принципиального значения — два или полтора кирпича толщина этой перегородки — не имеет, — стена не несущая, но раз уж так случилось, а что ни делается, все, как известно, к лучшему, то теперь вы, я надеюсь, переложите ее строго согласно проекту, — вкрадчиво- ехидным голосом произнес инспектор.
Санька и Филимонов улыбнулись. Они оба заметили, какой взгляд метнул главный инженер на своего прораба, и поняли, что тому несдобровать.
— Ну, стоит ли нам ссориться, соседи все-таки, — примирительно сказал Филимонов. — У нас сегодня целый день экскаватор стоять будет, пока мерзлоту отогреем, а вам, я знаю, песок да щебеночку погрузить надо. Вот, если, конечно, Александр Константинович не возражает, мы вам и поможем. Чтоб все без обид было, — добавил он и подмигнул сникшему прорабу.
Тот встрепенулся и несколько оживленнее, чем надо бы, стал выражать свою благодарность и радость по поводу такой щедрости.
Так Балашов выпутался в этот день из одной неприятности, но его уже поджидала другая.
Совсем иного плана, трагикомическая, история поджидала впереди Саньку Балашова.
Поистине в этот день судьба превысила свою обычную норму по выдаче тумаков.
Когда привезли со склада кокс, на месте будущего колодца уже вовсю полыхал огненный квадрат.
В дело пошли все скопившиеся обрезки, обломки досок, испорченная опалубка, перемолотые буксовавшими машинами жерди, горбыль — в общем, вся деревянная мелочь, бывшая деловая древесина, а ныне дрова, которых так много на каждой стройке.
Костер горел жарко.
Люди с удовольствием занимались этим не совсем обычным делом — сидели на корточках около огня и подкидывали дровишки. Как в лесу. Только не хватало кипящей ухи на рогульках или корзин с грибами.
Зинка сидела рядом с Травкиным, обняв его за плечи, и, пригорюнившись, глядела в огонь. Может быть, детство вспомнила, первые свои, самые прекрасные костры. И чтобы рядом речка или озеро, и лес чтобы шелестел.
Санька смотрел на нее, вспоминал тот вечер на даче и снова думал, почему люди, глядя на огонь, печалятся, задумываются и вспоминают что-нибудь хорошее из прошлой своей жизни?
А может быть, огонь действительно очищает человека, делает его мысли спокойнее, мудрее?
Человек глядит на огонь и вспоминает...
А кто его знает, может быть, в каком-нибудь укромном уголке-закоулочке нашего удивительного мозга спрятана прошлая память, память наших предков.
