картину, которая изображала бы процесс движения, при водящего через ужас и бедствия к примиряющему концу'. Такая возможность еще не дана историей: отсюда проблематика современного искусства. Не забудем, что Фишер, при всей его либеральной половинчатости, превосходит в смысле честности простых апологетов капитализма вроде Евгения Рихтера. В экономических причинах общественных бедствий капитализма
он не смыслит ровно ничего; но когда Фишер встречается с ними, он не думает просто-напросто отрицать их (по крайней мере до 1848 года). Он только состряпал себе из капиталистической отсталости Германии, из своего собственного незнакомства с английским и французским капитализмом, из своего непонимания общих законов капиталистического развития некую либеральную утопию, высшим пунктом которой является положение, что 'политическая реформа должна быть вместе с тем и социальной; одной из главных причин разрушения всех форм является обнищание народа' [16] . Преобразование Германии в либеральном духе должно разрешить все социальные вопросы, А пока это не произошло, 'примирение', а вместе с ним снятие уродливого в восстановленной красоте заключается 'лишь в чаяниях и требованиях к будущему', то есть лежит для Фишера за пределами искусства.
Таким образом, с точки зрения Фишера, Сю слишком реалистичен. Наоборот анализ Маркса дает сокрушительную критику лживости французского романтизма, его отчасти наивного, отчасти сознательно лицемерного непонимания и извращения всех изображаемых им общественных фактов, связей, типов, и т. д. Маркс иронически пишет, что'…Эжен Сю, из любезности к французской буржуазии, допускает анахронизм, влагая в устах Мореля, рабочего эпохи 'Charte verite', обычную фразу бюргеров времен Людовика XIV: 'Ah! si le roi Ie savait!' в модифицированной форме: 'Ah! le riche le savait!'[17] В Англии и Франции, по крайней мере, это наивное отношение между богатым к бедным перестало существовать'[18]. Или в другом месте: 'Как в действительности все различия все более и более сливаются в различии между бедностью к богатством, так в идее все аристократические различия растворяются в противоречии между добром и злом. Это различение есть последняя форма, придаваемая аристократом своим предрассудкам'[19].
Мы не имеем возможности подробно останавливаться на очень важном и в эстетическом отношении отзыве Маркса о романе Сю. Мы хотим только вкратце осветить контраст между революционно- пролетарским и либерально-идеалистическим подходом к этим эстетическим проблемам. Тот, кто читал 'Святое семейство', вспомнит, что в изображении Флер де-Мари Маркс находит нечто положительное у критикуемого им романиста. 'Эжен Сю, — говорит он, — поднялся над горизонтом своего ограниченного мировоззрения. Он нанес поражение предрассудкам буржуазии'[20]. Но затем Маркс показывает, что в дальнейшем развертывании романа буржуазная лживость Сю проявляется все более ярко. 'Здоровая натура' Мари гибнет…'Родольф сначала обратил Флер де-Мари в кающуюся грешницу, затем кающуюся грешницу в монахиню и, наконец, монахиню в труп'[21]. Чрезвычайно интересно сравнить с этим суждение Розенкранца о Мари как проститутке, которая, по Марксу, 'сохраняет человеческое благородство души, человеческую непринужденность и человеческую красоту'[22]. Розенкранц говорит: принцесса в роли проститутки 'интересна, но отнюдь не поэтична'. А о конце романа он отзывается так: 'У Сю нашлось по крайней мере достаточно такта, чтобы заставить ее умереть при дворе ее отца, аллегорического немецкого князя Родольфа' [23].
Почему же Маркс заинтересовался больше всего именно той частью фишеровской эстетики, которая содержит развитие 'моментов прекрасного'? Ведь, как это ясно видно из всего вышеизложенного, Маркс мог относиться к решению этих проблем у Фишера только с негодующим презрением. Нам кажется, что именно это радикально отрицательное отношение Маркса к позиции Фишера было одной из причин, заставивших его так тщательно эксцерпировать отделы о 'моментах' прекрасного. Не забудем, что Маркс читал 'Эстетику' Фишера в период своих подготовительных работ к 'Капиталу', незадолго до окончательного написания 'К критике политической экономии'. И не забудем также, что в этих своих произведениях он изобразил со всей необходимой систематической полнотой как отвратительные стороны капиталистического строя, так и ложные, искаженные отображения этих сторон в сознании людей. В 'Эстетике' Фишера Маркс нашел целый комплекс таких отображений в самом подробном и педантически систематизированном виде, с богатым материалом конкретных примеров и экскурсов в область. истории отдельных проблем. Эта систематичность, эта попытка охватить все возможные стороны вопроса давали Марксу наглядный материал для уяснения себе самому ложных идеологических представлений, искаженных отображений объективного процесса, неразрывно связанных с превратным миром капиталистических отношений. (Лифшиц справедливо указывает здесь на проблему 'безмерного'.) Ложность взглядов самого Фишера не обесценивала для Маркса всего этого материала: он нашел в нем обширную сводку идеологических проблем, возможных постановок и решений эстетических вопросов. И как бы ложны ни были исходные пункты Фишера, как бы ошибочно ни разрешал он поставленные вопросы, все же это было эстетическим отображением как раз. той стороны объективной действительности, к которой Маркс должен был относиться в этот период с особым интересом.
Вторым главным моментом, несомненно определившим интерес Маркса к Фишеру, была проблема деятельного участия субъекта в возникновении 'прекрасного'. Этот интерес Маркса не ограничивается одним только 'субъективным' отделом фишеровской 'Эстетики', отделом о фантазии. Маркс выписывает из всех частей книги — как из первой, принципиальной части 'метафизики прекрасного', так и из отдела о красоте в природе, из заключительных глав о художественной технике и т. д., главнейшие места об активной роли субъекта в эстетической сфере.
Интерес Маркса к этой стороне книги Фишера легко понять, если вспомнить, в какой период он читал эту книгу. Маркс в течение всей своей жизни вел неустанную борьбу на два фронта — против идеализма и механистического материализма. В сороковых годах, в период преодоления Гегеля, на первом плане была у него, конечно, борьба против идеализма. Однако и здесь не следует забывать, что отдел о Фейербахе в 'Немецкой идеологии' и в особенности тезисы о Фейербахе выдвигают со всей отчетливостью вопрос о преодолении 'старого' механистического материализма. В этих тезисах старому материализму предъявляется тот совершенно справедливый упрек, что 'деятельную сторону'[24], практику этот старый материализм предоставил идеалистам, которые, разумеется, могли развить ее только в абстрактном виде. В тех же тезисах Маркса говорится, что старый, механистический материализм игнорирует взаимодействие между человеком и внешними обстоятельствами, 'забывает, что обстоятельства изменяются людьми',[25] и т. д. Конкретизация этих взглядов Маркса на широкой исторической основе, начинающаяся в 'Критике политической экономии', достигает затем своей вершины в 'Капитале'. Высокая оценка 'деятельной стороны' в области экономии, разоблачение товарного фетишизма, принимающего общественные отношения за вещественные силы, диалектическое выяснение связи между производством и распределением, обменом и потреблением и т. д., - все эти проблемы из политической экономии заставили Маркса конкретно развить 'деятельную сторону' материализма и усилить полемику против ее игнорирования в материализме механическом. Не случайно, конечно, то обстоятельство, что Энгельс в своем разборе 'К критике политической экономии' так энергично выдвинул на первый план как раз эти моменты и так иронически отзывался о неповоротливом тяжеловозе житейского буржуазного рассудка, с которым не поскачешь по сильно пересеченной местности абстрактного мышления. Одно из главнейших препятствий, перед которым останавливается этот неповоротливый тяжеловоз, Энгельс усматривает в том 'р в е', который отделяет сущность от явлений, причину от действия. В применении к экономии это означает следующее: 'политическая экономия имеет дело не с вещами, а с отношениями между людьми и в конечном счете между классами; но эти отношения всегда связаны с веща ми и проявляются как вещи'[26].
Если к этому еще добавить, что в 'К критике политической экономии' Маркс поставил и разрешил этот вопрос не только применительно к экономической базе, но, исходя отсюда, также и применительно к отношению между базой и надстройкой; если вспомнить, что эти исследования приводят Маркса также к вопросу о 'неравномерном развитии' искусства по отношению к обществу, — то интерес Маркса ко всему этому комплексу проблем как раз в этот период его деятельности становится вполне понятным.
