эпопее нельзя. Соотносить роман необходимо со многими жанрами, тем более, что роман чисто синкретическая литературная форма, и рассматривать эту форму только по отношению к эпосу-это дело, по моему, совершенно безнадежное. Это наследие той отвлеченной точки зрения, которая тянется от Гегеля и которая для теперешнего этапа научного развития, конечно, устарела, с ней теперешнему литературоведу дела иметь нельзя. Если мы теперь будем определять жанр так, как определял его Белинский, мы будем витать в сфере очень широких философских категорий, но подлинного определения жанра, которое нужно для нашего момента, не получим.
Я думаю, что и отмеченные выше нелогичности в суждениях о судьбах романа вытекают из того, что исходная точка всех этих построений отвлеченна, не-исторична и по существу глубоко неверна. Естественно, что толкование историческом судьбы этого жанра тоже вызывает очень много сомнений, недоразумений у историка, не удовлетворяя его крайней широтой и отвлеченностью элементов всего теоретического построения докладчика.
Меня, например, очень смущает — тут т. Мирский приветствовал этот момент- то, что в докладе нет (как выразился тот же Мирский) 'мелочного социологизирования', дробления буржуазного общества на разные группы и подгруппы. Я лично должен сказать, что этого совершенно не приветствую, потому что такое представление о буржуазном обществе, как буржуазном обществе вообще, представление идеологии буржуазного общества тоже в каком-то отвлеченно-суммарном виде, конечно, не отвечает действительности. Ведь при такой трактовке дела вы совершенно снимаете всю классовую борьбу, все расчленение буржуазного общества на классы. Я по крайней мере в докладе нигде не констатировал наличности хотя бы малейшей ориентации на классовые группы. Ведь роман буржуазного общества несомненно формировался в разных социальных группах. Ведь разные социальные группы играют разную роль в этом обществе. Ведь буржуазное общество не сразу стало буржуазным обществом, и в нем имелась целая куча феодальных пережитков, которые до определенного периода сохраняли свою действенность, находясь в столкновении с буржуазными элементами. А это из плана доклада выпадает.
Это отвлеченно-суммарное представление о буржуазно-капиталистическом обществе сказалось, например, в тезисе докладчика, что буржуазное общество не дает почвы, не дает материала для построения романа с положительным героем. На вопрос, почему это так, вы получаете ответ: потому что здесь личность, находясь в противоречии с коллективом, все время деградирует, потому что в силу уродливой структуры социального порядка вещи раздавливают эту личность. Вообще говоря, это верно, так оно и есть в буржуазном обществе. Но ведь это только одно из противоречий буржуазного строя.
Почему я должен брать только это противоречие личности и общества, только борьбу деградирующей личности против подавляющих ее условий капиталистического общества? Все противоречия капиталистического общества вводятся таким образом к борьбе за индивидуальность, которая играла такую центральную роль в концепции Михайловского. Когда я читал доклад, то мне почувствовалось какое-то подобие с этой концепцией 'борьбы за индивидуальность'. Как-то все свелось к тому, что противоречие личности и общества превратилось в основное противоречие капитализма и стало основой, на которой строится вся генетика романа и все определение существа романа. Но где нее все другие противоречия и, в частности, где противоречия классов, которые так характерны для буржуазного строя? А ведь если мы обратимся к этому противоречию классов, то связь личности и коллектива в буржуазном обществе окажется гораздо сложнее.
Разве в пределах каждого класса та же ситуация, то же самое положение личности в отношении к коллективу, как и положение личности в отношении к тому коллективу, который называется буржуазным обществом? Предположим, личность, взятая в таком классе, как пролетариат, — что же, она тоже отщеплена от своего коллектива, оторвана от него, находится с ним в разладе и противоречии? Что нее, разве и здесь нет никакой основы для подлинной героики, но может быть подлинного героя? И почему этой классовой героике не проявиться в рамках буржуазного строя? Но тогда опять недоумеваешь, какие у нас данные утверждать, что невозможен эпос в смысле героической поэмы пролетариата, пролетарской эпопеи?
Если действительно для героического эпоса базой является единство личности и коллектива, то почему не мог бы возникнуть эпос у данного класса в буржуазном обществе? (Усиевич: Он еще возникнет). Но ведь пролетариат существует не со вчерашнего дня. (С места: И советская власть не со вчерашнего дня существует). Даже если бы советская власть существовала со вчерашнего дня, дело не изменилось бы, поскольку речь идет о пролетариате, который существует не со вчерашнего дня.
Когда вы говорите: 'возникнет', вы относите возможность возникновения эпоса, невидимому, к тому будущему, которое придется назвать социалистическим обществом? Но в социалистическом обществе пролетариата уже нет, социалистическое общество… (Лифшиц: Пролетарское общество-социалистическое). В применении к будущему обществу это все-таки некоторое злоупотребление словом, потому что, конечно, оно пролетарское в том смысле, что оно создано пролетариатом, но, поскольку оно создалось, оно не пролетарское, а социалистическое общество, ибо там классов нет. Пролетариат же, как класс, это принадлежность определенного социального строя, и поскольку он в определенном гениальном строе существует, существует целые столетия, поскольку у этого класса есть своя внутренняя героика, постольку казалось бы, есть все данные
для возникновения героического эпоса. (С места: Пролетарского?) Да, пролетарского, который по логике доклада вполне возможен уже в буржуазном обществе, если единственным условием возникновения эпопеи является единство личности и коллектива, на котором докладчик базирует все.
Если принять положение, что единственным условием возникновения эпопеи, — положим, в античном мире, того же самого гомеровского эпоса, — было единство личности и коллектива, то, стало быть, всюду, где мы будем иметь это единство, должен возникать эпос. Но где же героический эпос пролетариата, в котором мы констатировали это условие? Его нет. Стало быть не одно это условие требуется, стало быть, требуются еще какие-то условия для того, чтобы этот эпос возникал. От всего этого отдает общим рассуждательством об общих философских категориях без учета конкретных исторических фактов, без апелляции к конкретной исторической действительности, без стремления охвати всю фактическую сторону действительности своей теорией. Я склонен думать, что теории романа на базе такого категорийного обсуждения проблемы мы не получим. Теория романа будет построена на конкретном материале фактической истории романа.
Тов. У с и е в и ч. Товарищи, обсуждение доклада т. Лукача вышло за рамки вопросов теории романа. Кое-кто из выступивших в прениях подвергли дискуссии то, что для подавляющего большинства собравшихся здесь дискуссии не подлежит, — основные принципы марксистского литературоведения, и не только их, но и некоторые общие принципы марксизма. Я говорю прежде всего о выступлении В. Ф. Переверзева.
РАППовская критика, разбив переверзевщину политически и организационно, не смогла довести до конца критику основ этой антимарксистской теории; этого нельзя было сделать с позиций 'плехановской ортодоксии', так как сам Переверзев исходил как раз из меньшевистски-социологических ошибок Плеханова По той же причине и критики не-рапповцы действительных корней этой теории не 'скрыли. Так, например, т. Тимофеев (который никогда не был последователем Переверзева и всегда по мере сил с ним боролся), писал в 1928 г.: 'Ясное дело, что здесь не приходится говорить о методологических предпосылках В. Ф. Переверзева, которые естественно являются общими для всех исследователей, стоящих на марксистских литературоведческих позициях'. Мнение, что Переверзев в основном стоит на позициях марксизма, есть ошибка, которая, повидимому, не дает некоторым товарищам до сих пор понять, насколько чужды марксизму все основные пункты и положения метода Переверзева. Мы имели в настоящей дискуссии случай убедиться в том, как вредно такое непонимание отзывается на самом В. Ф. Переверзеве.
В. Ф. Переверзев заявил, в упрек докладчику, что вот он, Переверзев, с чем пришел сюда, с тем и ушел. Это было бы чрезвычайно печально для докладчика, если бы мы не знали, что с тех нор, как В. Ф. Переверзев написал работу о Гоголе и там развил всю свою методологию, т. е. с 1914 г., он, Переверзев, с чем приходит, с тем и уходит, несмотря на то, что за это время печатались работы Ленина и Сталина, углублялась разработка наследия Маркса и Энгельса, после Октября мощно двинулось марксистское литературоведение, под руководством партии освобождавшееся от ошибок, — в том числе и от признания переверзианства марксистской методологией. То, что Переверзев 'с чем приходит с тем и уходит', зависит
