— Я в порядке.
— Отдыхай, — приказал Моррисон. — Я скоро вернусь.
Моррисон не соврал. Телеграмма действительно была адресована Бланту:
МИСС ПЕРКИНС В ШАНХАЕ? ВЫЯСНИ ЕСЛИ ОНА НА ИМПЕРАТРИЦЕ.
Он боялся, что разочарование станет еще более горьким. Возможно, она решила, что нам незачем больше встречаться. Она сделала свой выбор. Игана осчастливят, а меня навеки отправят в отставку.
Устав от мрачных мыслей и бесплодных фантазий, Моррисон с радостью окунулся в работу над проектом письма сэру Клоду. Вскоре он вручил Джеймсу новый вариант:
— Обрати внимание, я убрал некоторые обвинения и упреки, а вместо этого сделал упор на уроне, который понесет «Таймс», если «Хаймун» не допустят в зону боевых действий. Я отметил твою строгую приверженность нейтралитету и понимание озабоченности, проявляемой японским командованием. В письме содержится нижайшая просьба к сэру Клоду, чьи престиж и влияние в японских официальных кругах, не говоря уже о британском правительстве, неоспоримо велики, оказать всемерную поддержку нашему делу.
— Я сохраню свой первоначальный проект как пережиток прошлого, — кротко произнес Джеймс.
— Главное, конечно, каков будет ответ, — поддержал его Моррисон.
Он поспешил в отель, к своим бумагам и переписке, и едва переступил порог, как небеса разверзлись. Дождь хлынул сплошной стеной. На ланч пришел Джеймс, промокший до нитки, хотя и под зонтом, с телеграммой от Моберли Белла, адресованной Моррисону.
В панике после недавнего письма Моррисона, в котором тот не скрывал своего недовольства тем, что его ставят на замену Бедлоу, и опасаясь, что лучший корреспондент снова пригрозит уходом из «Таймс», Белл отменил свое указание следовать ни фронт. Вместо этого он просил Моррисона сосредоточить усилия на решении проблемы допуска «Хаймуна» к Порт Артуру и другим местам сражений в Желтом море. Одновременно с этим Моррисону надлежало убедить японцев разрешить всем корреспондентам «Таймс» доступ к сухопутным сражениям.
Моррисон скрыл свое облегчение приступом кашля.
— Что ж, кажется, я не еду на реку Ялу. Я чувствую себя натуральной бандалорой[40], черт возьми. Так и прыгаю — вверх, вниз, вверх, вниз.
— Я тоже могу сравнить себя с бандалорой. Кстати, мне нравятся новые версии, с утяжеленными дисками. Йо-йо называются. Я одну прикупил в Америке, когда организовывал беспроводную установку. Хорошо снимает напряжение, говорят.
— Настолько хорошо, — сухо ответил Моррисон, — что я слышал, будто ими играли даже французские аристократы — во всяком случае, прежними версиями — по дороге на гильотину. Ответа от сэра Клода еще нет?
— Нет.
Дождь лил всю ночь. Под окном у Моррисона скрипел и стонал бамбук.
Нет ничего хуже отложенной надежды.
Утром в клубе Моррисон внимательно прочитал газеты. Почти в каждой на первую полосу были вынесены репортажи или иллюстрации о передвижениях войск, о марш-бросках и даже такие подробности, как вес вещмешка солдата японской армии. Те немногие корреспонденты, которым удалось усыпить бдительность японцев и проскочить к местам сражений, рассказывали душераздирающие истории, которые обычно заканчивались тем, что самого корреспондента задерживали где-нибудь в Корее и со скандалом выдворяли обратно в Токио.
«Джэпэн мейл» опубликовала заметку о блуждающих минах, которые угрожали торговым судам. Он подумал о Мэй, беременной, на борту.
Читая новости о постояльцах «Гранд-отеля» в Иокогаме, Моррисон наткнулся на имя Мартина Игана… Он посмотрел в залитое дождем окно: мир был серым и сотканным из слез. С кем она хочет быть — со мной или с ним? Неужели мы всего лишь две струны ее лука? И кто из нас отец ребенка? Он поморщился. Если это действительно один из нас двоих. Его стремление к определенности оставалось неизменным.
В порт прибыла «Императрица». Мисс Перкинс на борту не было.
Из доков Моррисон отправился в бордель Моги. Легче ему не стало.
Вернувшись на «Хаймун», он застал Джеймса в крайне возбужденном состоянии.
— А я-то думал, он на нашей стороне! — взорвался Джеймс.
— Кто?
— Адмирал Саито.
— О чем ты, черт возьми?
— Саито — это тот самый, кто уверял меня в том, что, пока Тонами имеет возможность цензурировать наши депеши и использовать наш передатчик, мы будем иметь доступ к линии фронта. Теперь он говорит Тонами, что будет «тактической ошибкой» вообще выпускать нас из Нагасаки! Мы ничем не заслужили такого к себе отношения, — кипел Джеймс, ожесточенно выбивая пепел из своей трубки. — О, кстати, тебе телеграмма из Шанхая. — Он передал Моррисону конверт.
Моррисон прочитал и перечитал снова.
— Хорошие новости? — с надеждой в голосе спросил Джеймс.
— Она пишет: «Приезжай в Шанхай».
— Кто пишет?
— Мисс Перкинс.
— Мисс Перкинс? — ужаснулся Джеймс. — Я слышал… про мисс Перкинс. И что ты намерен делать?
— Я еду.
Зачем я буду рвать себе душу, отсиживаясь здесь?
— А как же «Хаймун»?..
— Все равно он задерживается на неопределенный срок. Ты только что сам в красках расписал мне ситуацию. А теперь, поскольку я не еду на фронт, мне не помешает встретиться с Блантом.
— Тонами собирается в Токио, чтобы лично переговорить с Саито.
— Ничего не случится, а мне до его возвращения все равно делать нечего. Он ведь уедет только завтра, не раньше.
— Я не вправе останавливать тебя, — печально произнес Джеймс.
— Вот и молодец. — Моррисон потрепал его по плечу и отправился в кассу покупать билет до Шанхая, на «Императрицу», которая должна была вернуться оттуда через два дня. Перед глазами вдруг всплыло имя Игана среди постояльцев токийского отеля. Значит, они еще не встретились. И оставалась надежда. Два дня! Как же их прожить?
На следующий день Джеймс решил эту проблему, когда явился к Моррисону с очередным письмом на имя сэра Клода, хотя дипломат еще не ответил и на первое.
— Я должен придать ему умеренности, я правильно понял? — спросил Моррисон. Впрочем, это был вовсе не вопрос.
Наконец в порт зашла «Императрица». Прибыв на посадку, он предъявил билет и тут же был огорошен новостью, что пароход задерживается в связи с неполадками в двигателе…
У Моги ему предложили миленькую шестнадцатилетнюю девушку за пять иен, которая, как уверяла мадам, в борделе всего лишь полгода.
Моррисон вернулся на «Хаймун». Джеймс расхаживал по палубе, и облака дыма из трубки выдавали крайнюю степень его волнения. Как выяснилось, Белл прислал очередную убийственную телеграмму:
ЗА 2000 ФУНТОВ В МЕСЯЦ МЫ УСПЕШНО ВЫСТАВИЛИ СЕБЯ ПОСМЕШИЩЕ.
— Это японцы виноваты в том, что мы выглядим идиотами! — кричал Джеймс, и Моррисон, при всей его симпатии к японской стороне, не мог с этим не согласиться. — Кстати, свежие новости от нашего коллеги Бринкли из Токио, — добавил Джеймс. — Теперь они разрешили шестнадцати корреспондентам
