– Фига, – ответил Торкиль.
– Определенно фига, – подтвердил Тристрам. – Она даже убедила их пустить ее за руль. Оставила полосу горелой резины в несколько метров длиной. Невероятно.
– Так мы и поняли, что машина быстрая.
Пупсик фыркнула. Бэби встревожилась. Как и Бэби, на Нефоне Ляси пожизненно запретили водить машину.
– Ну и деффка, – вздохнула Пупсик.
Грег выдал две сотни долларов, обещанные группам, и добавил еще сто пятьдесят как премию.
– Это за то, что набили нас под завязку, парни, – сказал он, глядя на девчонок.
– Чео-оотко, – выдохнул Джейк и принялся делить добычу. Потом остановился. Сто долларов он сложил в одну кучку на стойке, двести пятьдесят – в другую, и эту последнюю подвинул Пупсику и Бэби. – Вы заслужили премию.
Пупсик посмотрела на Бэби.
– Нас бы тут не было без вас. – И передвинула кучку обратно.
Торкиль и Тристрам затаили дыхание.
– Тогда давайте пополам, – рассудил Джейк. – И мы заказываем напитки в «Сонях». Ударим по коктейлям. Вам очень понравятся стаканы для «Маргарит».
На пустынной дороге недалеко от Вуллонгонга из ниоткуда заухухала полицейская сирена. В зеркальце заднего вида замигало красным и синим.
– Блять! – хором сказали тройняшки. – Останови машину, Ляси, – сказал Боб, Род или Роб.
Ляси пожала плечами и наступила на тормоз. Машину драматически закрутило. Лишь жестко дернув руль, сержант Олвин Перец умудрился избежать столкновения. Когда все движущиеся тела наконец пришли в состояние покоя, тройняшки позеленели, как ногти на ногах альфа-центавра. Ляси сыграла им октаву- другую дикого ксилофонного смеха, а сержант Перец бросился на штурм, одну руку держа на пистолете.
– Хочешь пососать мне хуй? – приветствовала его Ляси.
– Лучше найми себе адвоката, сынок, – взорвался ей в лицо тот.
– Я знаю эту песню, – чирикнула Ляси, еще не переведя дух после своей веселой поездочки. – «Жестокое Море»,[121] да?
– Права и регистрация.
– Ты вообще за кого себя держишь – за Бога? – Наглый, как не
Сержант Перец терпение терял быстро.
– Из машины, – скомандовал он. И для убедительности помахал пистолетом. – Руки в воздух.
– Эту я тоже знаю – «серебряный стул». – Ляси послала ему воздушный поцелуй. – Шучу. Придержи крышак. – Из всех девчонок она быстрее прочих освоилась с местным жаргоном.
Не обращая внимания на отчаянные призывы к осторожности в трех экземплярах, исходящие от попутчиков, Ляси ухмыльнулась сержанту Перецу, и ухмылка у нее была большой, сочной, волшебной – такая сбивала землян насмерть.
Сержант Перец моргнул. Гнев вытек из него быстрее, чем произнесешь «Оркестр Клуба Одиноких Сердец».[122] Вместо гнева он весь налился любовью и миром. Женщины прекраснее Ляси он не видел никогда в жизни – она была даже прекраснее Лили, стоматолога- гигиениста, которая подарила ему первый сексуальный опыт в кресле, когда ему было четырнадцать, прекраснее сестры его жены в красном поясе с подвязками и чулках, прекраснее Гая Пирса в «Присцилле».[123] Сержант с трудом вернул разум к работе. Посмотрел на регистрацию.
– Э-э, вы зарегистрированы до, о, так это же этот год, – сказал он. Перец пытался вспомнить, что должен делать. – Тогда, наверное, все в порядке. – И он осел на колени.
– Как ты это сделала? – прошептал Род, Роб или Боб с восхищением, выходя из машины, чтобы разглядеть получше.
Ляси проигнорировала вопрос.
– Съешь меня, – скомандовала она сержанту Перецу и распростерлась для наслаждений на капоте. Машина запылала – сначала незаметно, потом свет стал ярче. Краска пошла мелкими волдырями там, где ее касалась кожа Ляси. Девчонка была
– Не уходите. Вы следующие. И передайте мне Е, будьте добры?
– Позвольте мне, – галантно предложил сержант Перец, доставая пилюльку из кармана форменной рубашки и подползая на коленях по асфальту к ней ближе. – Мы, э-э, сегодня проводили небольшой рейд. Полагаю, продукт качественный. Очень чистый.
– Сколько пар наручников у вас есть, сэр? – поинтересовался Боб, Роб или Род. Перец перевел на них взгляд так, словно увидел впервые. Три идентичных молодых человека с постной мускулатурой, наобум стриженными волосами, окрашенными в платину, большими голубыми глазами и пухлыми красными губами, словно у ангелов – или, улыбнулась себе Ляси, у херувимов, – поверх чистых белых зубов.
– На весь хоровод хватит, – двусмысленно ответил полицейский.
– Вокруг чего? – хором осведомились Роб, Боб и Род с бесовщинкой в глазах. Второй смысл они уловили.
Ляси не возвращалась на блюдце еще три дня.
Игги лежал на спине. Ревор растянулся поверх него, и, нежно поерзывая, оба медленно терлись сосками. Учитывая, что у Игги их шесть, а у Ревора семь, три из которых теперь были проколоты, упражнение получалось крайне сенсуальное.
– Ммммм. Тааак хорошоооооо, дружочек. Повв алья йемсяв сни гуу…
Как все влюбленные, Игги и Ревор разрабатывали собственный язык.
– Звя книвм ойзв онок, – ответил Ревор. – Me дова йябу лоч касл адки йпир ожок. Не против почесать мне за левым ухом? Ахх. Вот так. Сиб. – Глаза его вращались спиралями, как цевочные колеса в циклон.
Игги засмеялся.
– Ох, Рев, – вздохнул он, глядя в эти безумные очи. – Когда-нибудь слышал песню «Подпольных Любовников» «Твои глаза»?[125] Это они для тебя написали. – Игги дрыгнулся, смахнув Ревора, перекатился, нежно припечатал приятеля к полу, зажал один из трех его лимонных сосков в зубах и стал грызть. – Йяу ефф, йяу ефф… – бормотал он, а губы его трепетали по