Рoковые девчонки из открытого космоса

себя всосался.

– Держитесь крепче, – сказала Пупсик и поддала газу; тарелка развернулась над стадионом – «Паллада», пилотируемая боргами, не отставала. Кверк по-прежнему сидел на крыше, в ужасе не смея отвести глаз от быстро приближавшегося Эроса.

Заложив крутой правый вираж, Пупсик крикнула:

– О'кей, компутер![162] – и щелкнула сразу всеми переключателями.

Наркотики скопом хлынули в двигатель. Амфетамины поддавали блюдцу все больше и больше ускорения. Оно гудело и вибрировало от спида и кокаина. От кислоты и грибочков колбасило обзорные экраны, и перед глазами Пупсика плясали зеленые плюшевые медвежата и тарелки с лиловым спагетти, но она взяла себя в руки и летела прямо сквозь них.

Минуя пригород Уоллстоункрафт, блюдце вызвало мощнейший звуковой удар. Все окна во всех домах оглушительно лопнули, стекла разлетелись мельчайшими осколками, а все безделушки и керамику посносило со всех полок.

– Последний раз, когда я голосовал за эту сволочь, – сказал один рассерженный обыватель. – Эти пиздюки обещали, что, если они займут кресла, самолеты шуметь перестанут.

А Эрос набирал скорость и раскалялся от свободного падения.

– Я не боюсь быть тяжелым, – пел он. Столкновение – всего через несколько минут. Его возбуждала одна мысль об этом.

– Что это за хуйня? – спросила Бэби. Она искала бокалы для коктейлей и впервые увидела второй экземпляр Тайных Умыслов. – Вле-э. Нефонская пакость.

Она открыла иллюминатор и выкинула том за борт. Тайные Умыслы с ужасающей скоростью покувыркались в пространстве и попали точнехонько в «Палладу», которую моментально разорвало на тысячи обломков космического мусора. Один осколок вышел из-под контроля и влепился прямиком в Эрос, и того, в свою очередь, разнесло в оглушительном астероидном визге чистого блаженства на миллион фрагментов Стопроцентной Любви, дождем пролившейся на всю Землю.

– ДА! – вскричали все земляне. – О да!

И Эросу было ничуть не хуже, чем им.

Эта сцена повторялась – с местными вариациями – в столицах всего мира: особо крупный обломок Эроса, кувыркаясь, влетел в атмосферу Канберры. Премьер-министр и его кабинет в очередной раз заседали допоздна. Встречались они по ночам, ибо если бы на то, чем они занимались, пролилось хоть чуточку света, они слетели бы со своих кресел быстрее, чем успели бы выговорить «Марш поросят».[163] БАЦ. Космический камушек пробил крышу Парламента, влетел в зал заседаний и шандарахнул премьера по голове. Отскочив от его лба, камушек точно так же по очереди шандарахнул каждого за столом – я говорю «каждого», потому что и женщины там были мужчинами. На несколько минут этот каждый, не вставая с кресла, потерял сознание. А придя в себя, все посмотрели вокруг новыми глазами. Премьер-министр несколько раз моргнул.

– На чем это мы остановились? – ошеломленно поинтересовался он. Затем глянул на повестку дня перед собой. Первый пункт гласил: «Превентивная социальная справедливость – сажать в тюрьмы бедняков до того, как они примутся воровать у богачей». – Но это же ебицки смехотворно! – воскликнул премьер, срывая с себя одежду. Он влез ногами на кресло и вывернул карманы штанов. На стол посыпались монеты и купюры. – Я полагаю, следует ввести некое перераспределение благ, – объявил он. – И мне кажется, что всем присутствующим следует подать личный пример.

– Верно! Верно! – Все министры дружным хором радостно одобрили предложение премьера. Они поски- дывали с себя одежду, и вскоре стол ломился под тяжестью их мелочи из карманов. Всего каких-то восемь миллиардов долларов, но хоть какое-то начало. Кроме того, они осознали, что гораздо больше удовольствия можно получить, делая друг с другом то, что раньше проделывали только с нацией.

Так «Роковым Девчонкам из Открытого Космоса» – с небольшой помощью Эроса – удалось – надо сказать, совершенно непреднамеренно – спасти мир.

Как только «Дочдочь» пришвартовалась к кораблю-«Мамке», вечеринка началась всерьез.

Джордж пробрался сквозь толпу бражников и постукал Бэби по плечу. Он явно из-за чего-то переживал.

– Э-э, Бэби. Я как-то не сообразил, что улетать мы будем в такой спешке. У меня вся техника в грузовике осталась возле стадиона. А я всегда считал, что нам она, знаешь, понадобится.

– Пупсик чпокнула все «Цапоматиком», когда мы пролетали над полем. Пупсик у нас – цыпа сообразительная.

– Ну тогда, – сказал Джордж, расплываясь в улыбке и вскрывая жестянку (ибо Пупсик предусмотрительно чпокнула и содержимое трех винных магазинов и одного «Вулворта» в придачу), – на здоровье!

– На здоровье, Джордж, – ответила Бэби, чмокая его в щеку. – О, и баночку мне, когда закончишь. И твое здоровье, Еб.

А Пупсик решила, что ей не повредит отвлечься ненадолго и поблагодарить Господа Бога, который теперь наконец стал популярнее «Битлов».

– Спасибо тебе, Господи.

С Моим удовольствием. Как спели «Оводы»,[164] вы знаете, что из всех Моих детей, дорогуши, от вас Меня тащит больше всего. И вдобавок, Мне давно хотелось испробовать этот старый трюк с «Богом из машины».

Оставив на минуточку прочих гуляк, Бэби улизнула к себе в каюту и взяла в руки «Локатрон». Ж-И-В-Ч… Нет, не стану я этого делать, сказала она себе. Пусть живет. Пусть будет.[165] Она отложила прибор и вернулась в шумный отсек.

Джейк, медленно бредя домой, пристально изучал татуировку у себя на запястье. Он надел темные очки, хотя стояла ночь, ибо глаза его переполнялись парой-другой слезинок, а это ведь не очень четко, не так ли?

Распахнув парадную дверь, он обнаружил, что весь дом набит сириусянами и альфами. Они тягали шишки с Торком и Тристом.

– Братики! – то и дело восклицали сириусяне, не переставая хихикать. – Братики!

Джейк зашел в кухню и открыл дверцу холодильника. Только старый помидор и банка горькой «Виктории».

Он долго смотрел на эти два предмета, а потом снова закрыл дверцу.

А тем временем на крикетном поле над козырьком сцены завис вертолет «Третьего канала». Из него репортер орал в мегафон Кверку:

– Обещайте нам эксклюзив, – вот что орал он. – И можете выдвигать свои условия.

– Снимите меня отсюда, – умолял Кверк. – Я готов на все.

Игги и Ревор сидели бок о бок, обратив морды к небесам.

– Чтоз аахи неяд оро гаяи по мея, – в порядке эксперимента поинтересовался Игги, наваливаясь на Ревора и тычась в него лбом. Ревор его беспокоил. Малыш не говорил ни слова уже несколько часов кряду. Ревор мотнул головой и сложил свою странную маленькую пасть в подобие смущенной улыбки. Затем поднял лапу к глазу и смахнул набухшую слезу.

– Ох, Иг, – всхлипнул он. – Я буду по ним скучать.

– Я знаю. – Игги раззявил здоровенную пасть пошире. Ревор кокетливо похлопал ресницами. Потом передними лапками зацепился за клыки пса, подтянулся, перевалился и оказался внутри. Поворочавшись так, чтобы мордочка смотрела наружу, чуть выдаваясь над нижней губой Игги, он устроился на толстом влажном языке бультерьера. Края этого языка уютно завернулись вокруг его тельца. Так они сидели очень долго, и лишь вздохи Ревора доносились из пасти его большого друга.

А несколько недель спустя…

Джейк извлек зеленую веточку из вазы на столе и принялся рассматривать ее, поднеся к свече.

– Интересно, почему ее называют ракитой, – пробормотал он.