— Он ведь предупреждал, когда Джоша хотели убить.
— А я не доверяю.
Мы с Мэгги прождали в верхней комнате весь день, вскакивая на ноги всякий раз, когда с улицы доносились шаги. В конце концов сил у нас не осталось. Нас колотило от беспокойства. Я попросил служанку Иосифа сгонять ко дворцу и разузнать, что происходит. Вернувшись, она сообщила, что суд еще не кончился.
В широкой арке окна мы с Мэгги устроили из подушек гнездо — нам хотелось слышать все, что творится на улице. Однако спускалась ночь, шаги раздавались все реже, дальнее пение из Храма стихало, и мы наконец замерли в объятиях друг друга — единый ком приглушенной муки и скорби. Когда стемнело, мы любили друг друга — впервые с той ночи, после которой мы с Джошуа ушли на Восток. Прошло столько лет, но все оказалось до боли знакомым. В тот первый раз, много лет назад, мы отчаянно пытались разделить на двоих горечь разлуки с теми, кого любили. Теперь мы теряли одного человека. И мы опять уснули в объятиях друг друга.
В ту ночь Иосиф Аримафейский домой не вернулся.
Четверг
Утром в четверг нас разбудили Симон и Андрей — прогрохотав по лестнице, буквально ворвались наверх. Я накинул свою тунику на Мэгги и вскочил в одной набедренной повязке. При виде Симона кровь бросилась мне в голову.
— Ублюдский предатель! — Я так рассвирепел, что не в силах был даже двинуть ему по роже. Только стоял и орал. — Трус!
— Это не он! — завопил мне в самое ухо Андрей.
— Это не я, — сказал Симон. — Я дрался со стражей, когда они пришли за Джошуа. Мы с Петром вместе дрались.
— Иуда твой друг был. Со своим зилотским говном!
— Он и твой друг был.
Андрей оттолкнул меня подальше:
— Хватит! Это не Симон. Я видел, как он лез на двух стражников с копьями. Оставь его в покое. У нас нет времени для твоих истерик, Шмяк. Джошуа бичуют во дворце первосвященника.
— Где Иосиф? — спросила Мэгги. Пока я орал на Симона, она оделась.
— Ушел в преторию — Пилат устроил ее в крепости Антония, возле самого Храма.
— Какого черта он туда поперся, если Джоша избивают на другом конце города?
— Его потом туда переведут. Шмяк, ему предъявили обвинение в богохульстве. Они хотят смертного приговора. А в Иудее верховная власть — у Понтия Пилата. Иосиф его знает, он будет просить за Джошуа.
— А нам что делать? Что нам делать, а? — У меня и впрямь началась истерика. Сколько я себя помнил, дружба с Джошуа была моим якорем, смыслом моего существования, всей моей жизни; а теперь она, то есть он мчался к своей гибели, словно корабль, который буря гонит на скалы. И я не мог придумать ничего — только паниковать. — Что нам делать? Что же нам делать? — Я хватал ртом воздух, а он упрямо не лез в легкие.
Мэгги схватила меня за плечи и хорошенько встряхнула.
— У тебя же был план, забыл? — И она подергала за амулет у меня на шее.
— А, ну да. Правильно. — Я вздохнул поглубже. — Точно. План.
Я влез в тунику, и Мэгги помогла мне затянуть пояс.
— Прости меня, Симон, — сказал я. Он простил, от меня отмахнувшись.
— Что нам делать?
— Если Джоша переведут в преторию, то и нам туда. Если Пилат его отпустит, нужно будет его вывести по-быстрому. Бог знает, что Джош учудит, лишь бы его прикончили.
У дворца Антония мы смешались с огромной толпой, дожидавшейся, когда храмовая стража приведет Джошуа. Наконец они появились: процессию возглавлял первосвященник Каиафа — в синем одеянии, с нагрудником, усыпанным драгоценными камнями. Следом шел его отец Анна, предыдущий первосвященник. В середине шествия стражники обступили Джошуа так плотно, что мы его едва разглядели. Кто-то надел на него чистую тунику, однако на спине все равно проступали кровавые полосы. Джошуа двигался, будто в трансе.
Вдруг стражники загоношились, выставили копья и друг на друга заорали. Откуда-то из рядов процессии вынырнул Иаакан и принялся о чем-то с ними спорить. Ясно, что римляне и не думали пропускать храмовую стражу в преторию: либо передавайте узника у ворот, либо катитесь к черту. Я уже примеривался скользнуть сквозь толпу, свернуть Иаакану шею и незаметно вернуться, чтобы не сорвать наш план, но тут на плечо мне опустилась чья-то рука. Я обернулся и увидел Иосифа Аримафейского.
— Хорошо, хоть не римским бичом. Он принял тридцать девять ударов, но бич кожаный, без свинцовых наконечников, как у римлян. Иначе он бы сразу богу душу отдал.
— А ты где был? И почему так долго тебя не было?
— Процесс тянулся целую вечность. Иаакан гундел полночи — снимал показания со свидетелей, которые, совершенно очевидно, о Джошуа слыхом не слыхивали, не говоря уже о каких-то там преступлениях.
— А что защита?
— Ну, я строил ее на добрых деяниях, но обвинений было столько, что адвоката за шумом и ором даже не услышали. А Джошуа в свою защиту не сказал ни слова. Его спросили, Божий ли он Сын, и он ответил «да». Это упрочило обвинение в богохульстве. На самом деле им только того и надо было.
— А теперь что? Ты разговаривал с Пилатом?
— Да.
— И?
Иосиф потер переносицу, будто выдавливая из головы боль.
— Он сказал — посмотрит, что можно сделать.
Мы увидели, как римские солдаты втолкнули Джошуа внутрь, за ним просочились жрецы. Фарисеи — простой люд, с римской точки зрения, — остались снаружи. Один легионер створкой ворот чуть не прищемил Иаакану харю.
Краем глаза я заметил движение и поднял голову. Высоко над дворцовыми стенами тянулся широкий балкон — его, судя по всему, архитекторы Ирода Великого сконструировали, чтобы царь мог выступать перед массами во Храме, не подвергая свою жизнь опасности. На балконе стоял высокий римлянин в вызывающе кровавой тоге и смотрел на толпу сверху вниз. Похоже, зрелище его совсем не радовало.
— Это Пилат? — спросил я. Иосиф кивнул:
— Сейчас спустится вершить суд над Джошуа.
Но меня уже не интересовало, куда собирается Пилат. А интересовал меня центурион, стоявший за спиной у наместника, — человек в шлеме с пышным гребнем и в нагруднике командира легиона.
Не прошло и получаса, как ворота снова распахнулись. Взвод римских солдат вывел из дворца связанного Джошуа. Какой-то младший центурион тянул его на веревке, скрученной на запястьях. Толпившиеся снаружи фарисеи кинулись с вопросами к вышедшим следом жрецам.
— Сходи узнай, что происходит, — сказал я Иосифу.
Мы вклинились в процессию. Народ главным образом орал на Джошуа и норовил до него доплюнуть. В толпе я заметил знакомых — раньше они называли себя последователями Джоша, но теперь брели молча, украдкой поглядывая по сторонам, будто опасаясь, что станут следующими.
Андрей, Симон и я шли в некотором отдалении, а Мэгги сквозь людское скопление рвалась поближе к Джошуа. Я видел, как она ринулась на бывшего мужа, трюхавшего за жрецами, но Иосиф Аримафейский остановил ее буквально в прыжке — поймал за волосы и отдернул. Кто-то помог Иосифу ее удержать — на голове у человека был талес, и я не узнал, кто это. Вероятно, Петр.
Иосиф подволок Мэгги и толкнул ее к нам с Симоном.
— Ее тут просто-напросто убьют.
