Пруденс испугалась, что ее выдаст бледность, если, конечно, этого не сделает Бренда.
— Рада тебя видеть, Колин! — поднимаясь, приветствовала хозяйка дома. — Принести тебе чашечку чая?
— Нет, спасибо. Я шел домой и подумал, может быть, Пруденс захочет составить мне компанию? — Он посмотрел на нее. — Так как?
— О-о, — приходя в себя, произнесла она. — Конечно!
Бренда, облокотившись на стол, смотрела, как Пруденс поднимается.
— Мы очень интересно побеседовали, — улыбнулась она. — Пруденс рассказала мне о своей жизни в Нью-Йорке. И я подумала, что неплохо было бы прокатиться туда.
Пруденс надеялась, что Колин не заметил, какое облегчение она почувствовала от этих слов. Это бы дало ему пищу для новых подозрений.
Они попрощались, Колин вышел первым.
Уже в машине, по дороге к замку, он посмотрел на Пруденс и спросил:
— Кому вы звонили на этот раз?
— Что? О, вы имеете в виду по телефону? Откуда вы знаете?
— Один человек сказал мне, что видел вас вместе с Брендой.
Пруденс не могла понять, знает он что-нибудь или нет.
— Ну, мне стало одиноко, вот я и решила позвонить Тони.
— Намеревались сбежать в Нью-Йорк?
— Нет, конечно!
В салоне воцарилась тишина. Пруденс смотрела, как за окнами проносится местность. 'Когда идешь пешком, все воспринимается совсем по-другому', — подумала она, стараясь отвлечься.
Наконец Колин заговорил:
— Сегодня вечером я еду в Эдинбург. И не вернусь до субботнего вечера или даже до воскресенья.
Пруденс понимала, что это должно принести ей облегчение. Он не будет отвлекать ее внимание, усугубляя вину, задавая вопрос за вопросом. Однако вместо этого ей стало тоскливо. Ему она просто сказала:
— О-о!
— На фестиваль, — добавил он.
— Надеюсь, вы хорошо проведете время.
— Труппа Моники танцует в четверг вечером, — оповестил Колин. — Я обещал приехать посмотреть.
— Нельзя нарушать обещания.
— Отец не отпустит вас, — продолжал он, игнорируя ее замечания.
Она удивленно посмотрела на него. Колин усмехнулся:
— Я спросил его, но он так увлечен работой, что не терпит никаких вмешательств. Похоже, снова обрел творческий настрой. Вы печатаете его первую за десять лет книгу. Я был бы рад, если бы вы составили мне компанию, но не могу не сказать, что огорчился из-за отказа отца.
— Понимаю, — кивнула Пруденс.
Он на секунду повернулся к ней, широко улыбаясь.
— Но вы будете скучать без меня.
Она густо покраснела, а Колин рассмеялся. И вдруг оповестил:
— Знаете, я звонил Арнольду Тромбли.
Она закашлялась:
— Что вы говорите?
— Связался с вашим бывшим работодателем, — как ни в чем не бывало, повторил Колин. — Я же говорил вам, Пруденс: как бы сильно вы мне ни нравились, все равно меня терзают подозрения. Странно, знаете ли, удовлетворительные отметки вдруг ни с того ни с сего оборачиваются отличными. Арнольд весьма удивился моему звонку.
— Еще бы! А вы бы не удивились? — спросила Пруденс, представив себе реакцию Эллиота, когда тот поднял трубку и услышал голос Монтгомери из Шотландии.
— Вероятно! Ведь я задал ему кучу вопросов. Он сказал, что вы у него первая секретарша, которая слушает курс 'Юмор в американской прозе', тем не менее, отрекомендовал вас наилучшим образом. А когда я спросил, почему же он вас уволил, вместо того чтобы предоставить отпуск за свой счет, не дал вразумительного ответа. Вообще, мне показалось, что он не очень-то был рад со мной общаться. Может, в обиде, что я переманил вас?
— Сомневаюсь, — с трудом вымолвила Пруденс.
— И еще одна вещь удивила меня, — продолжал Колин. — Он сразу сам поднял трубку. Неужели еще никого не подыскал на ваше место?
— Нет, — ответила она, стараясь, чтобы ее голос звучал равнодушно. — На что вы намекаете?
— Все очень просто: этот Арнольд Тромбли не убедил меня, что вы та, за кого себя выдаете, — с улыбкой объяснил Колин. — Расследование занимает меня все больше и больше, знаете, оказывается это прелюбопытное занятие.
— В следующий раз вы позвоните моей матери? — язвительно поинтересовалась Пруденс.
— Дайте мне ее номер, и я позвоню. Кстати, я спросил Тромбли, из какого города вы родом, он пробурчал что-то невнятное и повесил трубку.
— Молодец!
— Ну?
— Что 'ну'?
— Какой номер телефона у вашей матери?
— Вы невозможны! — заявила Пруденс, радуясь, что они наконец-то подъехали к замку.
Выйдя из машины, Колин обошел ее и остановился около девушки, не давая ей возможности сразу уйти.
— Знаете что, Пруденс, я уеду на несколько дней и не смогу за вами присматривать, — сказал он достаточно грозно. — Идите, печатайте и постарайтесь не навлечь на себя беду. Потому что, если вы расстроите отца, он будет нервничать, не сможет работать — а вы мне тогда за это заплатите. — Он взял ее за плечи, посмотрел прямо в глаза. В этом не было бы ничего особенного, если бы при этом в пепельно- серых глазах не пылала страсть. — Какой бы привлекательной и очаровательной вы ни были, я вам совсем не понравлюсь, если вы выбьете отца из колеи. Я ясно выражаюсь?
Она резко сняла его руки со своих плеч и с отвращением проговорила:
— Абсолютно! Теперь я вижу, что Джоан дала вам очень точную характеристику.
Он сощурился, ожидая, что она скажет дальше.
— Джоан назвала вас, цитирую дословно, 'жутко неприятным типом'. Каким бы привлекательным вы ни были, Колин Монтгомери, можете быть уверены, что я не сделаю ничего такого, чтобы расстроить вашего отца. И вовсе не из-за ваших угроз, а потому, что я — это я.
Она уже поворачивалась, чтобы уйти, и тут Колин поймал ее на полуобороте, притянул к себе и прильнул к ее губам. У Пруденс перехватило дыхание. Не осознавая, что делает, она обняла Колина за плечи и стала страстно отвечать на поцелуи, каждой клеточкой отзываясь на его прикосновения. Когда они оторвались друг от друга, у нее кружилась голова.
— Я не кажусь смешным? — спросил он низким голосом.
Пруденс лишь вздохнула.
— Мне пора, — твердо сказал он.
Она кивнула и убрала руки. Пронаблюдала, как он вошел в замок, и последовала за ним, но уже не догнала ни в зале, ни на лестнице. Через пятнадцать минут, сидя у себя в комнате, услышала, как «порше» выехал из ворот.
