Они положили номер пятьдесят второй на живот. Хедли Уинз так и не вернулся. Харви вытащил из свертка новенький блестящий скальпель, затем сверился со схемой. Прижал лезвие к коже под шеей трупа. Ему пришлось приложить усилие. Тело было на удивление твердым, и, когда он сделал надрез, раздался звук разрываемой материи. Он медленно вел лезвие вдоль спины, за лезвием тянулась полоса вязкой жирной жидкости.
Интересно, что означала смерть для номера пятьдесят второго. Поднимался ли он над своим телом, кружило ли его в темном туннеле, видел ли он яркий свет и встречался ли со своей матерью? Разрешено ли ему было там остаться, или же его тоже отослали назад? Не парит ли он сейчас под потолком этого зала, наблюдая за ним?
Некоторые верят, что, пока тело не похоронено, души витают вокруг. Они не могут освободиться и улететь, пока остаются хоть какие-то признаки жизни. В другой мир они попадают только тогда, когда тела уже нет, когда от него ничего не осталось.
Когда людей хоронят, они не умирают совсем. Волосы продолжают расти. Ногти – тоже. Даже если из вен вытечет вся кровь и вместо нее будет закачан формалин, жизнь в теле продолжается: гниение, бактерии. Для того чтобы тело обратилось в прах, требуются годы. Годы, которые приходится проводить над собственным телом, наблюдая за ним. От которого невозможно освободиться.
А если некуда вернуться? Только в мертвое, разлагающееся тело, что тогда? Или если кремировали?
Разве это не ад? Быть духом без тела, отправленным назад с небес, чтобы парить и наблюдать. Навсегда.
Харви с опаской поднял глаза, размышляя, не кишит ли воздух в этом зале душами находящихся здесь мертвецов, душами, скользящими сейчас над ним, подобно рыбам. Кричащими, потому что они осознали вдруг, за чем им придется тут наблюдать.
Душами, находящимися в жутком заточении.
Или ничего такого нет? Совсем ничего. Просто смерть, конец? Когда умирает мозг, умираешь и ты?
Леденящий холод проник в Харви, а запах рвоты Хедли Уинза вызвал воспоминания, которые с некоторых пор его преследовали.
Анджи.
Потеря контроля над собой.
ШИЗО.
С того случая он испугался. Испугался своей роковой силы. Таблетки ее сдерживали. Хлорпромазин. Двадцать пять миллиграммов три раза в день и пятьдесят – на ночь. Один из курсов лечения шизофрении, он отыскал его в справочной библиотеке Британской медицинской ассоциации спустя день после разговора с Анджи. Он выписал рецепты на трехмесячный курс лечения на бланках отца, найденных на его письменном столе.
Возобновить запас для него не составит труда. Он уже подружился с сестрой, распределяющей лекарства в больничной аптеке, наговорил ей, что интересуется исключительно фармакологией, и она показала ему кладовую. Он, узнал, где находятся полки с лекарствами для психиатрического отделения и как ведутся записи о выдаче лекарств.
От таблеток у него слегка болела голова, и по утрам он чувствовал себя немного одуревшим, и все. Проходила неделя за неделей, рецидивов не было, и он с горечью убеждался, что Анджи была права.
Харви раздвинул кожу и уставился на переплетение спинных мышц номера пятьдесят два. Солонина. Мясо, как у любого другого животного. Он отодвинулся в сторону и уступил место Клиффорду.
Этот зал, на который он возлагал такие большие надежды, не оправдал его ожиданий. Те, что лежали здесь, были слишком долго мертвыми, слишком долго. Больше десяти лет он страстно мечтал об этом дне, мечтал делать то, что делает сейчас с настоящим телом, с телом человека. Но теперь он понял: это не то отделение и не тот предмет.
Мертвые не смогут дать ответ на его вопросы. Только живые.
19
Афиши перед серым бетонным зданием городской ратуши представляли собой фотографию семидесятилетней женщины со взбитыми, обесцвеченными перекисью волосами, сквозь которые просвечивал свет, создавая впечатление несколько покривившегося нимба. На ней было прозрачное платье, а на лице – улыбка, которой царственные особы одаривают с трапа самолета пришедших их встречать обычных смертных.
«ДОРА РАНКОРН – ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНЫЙ МЕДИУМ – СЕГОДНЯ В 19.00», – сообщали прописные буквы под фотографией.
Кэт Хемингуэй стояла в очереди. Она никогда не была на сеансе медиума, однако смутное представление о том, чего ожидать, у нее было. Ее раздражало, что пришлось идти сюда, лучше пойти на «Привидения» с Эдди и компанией из редакции. Она все еще кипела от гнева, вспоминая нагоняй, полученный пару часов назад от Терри Брента, и только сейчас начала понемногу остывать. Первые полчаса она так злилась, что села и написала заявление об уходе, но потом порвала его.
Глупо, твердила себе Кэт. Это же просто репортаж. Всего лишь еще один репортаж. Забудь об этом. Но забыть она не могла. Женщина была всего лишь на год моложе ее, как тут остаться равнодушной. Кэт не давали покоя ее ногти. И раздражало отношение Брента. Насторожило ее и замечание Мэнди, ассистентки врача в морге, удивленной тем, что вскрытие не было произведено сразу после смерти. Что-то тут не так. И с Терри Брентом тоже что-то не так. Господи, он же газетчик, ему следовало бы заинтересоваться этой историей, попытаться выяснить правду.
Кэт снова охватили сомнения, у нее сжался желудок. А что, если она ошибается?
Кто-то наступил ей на пятки, и она, вздрогнув, сделала шаг.
– Простите, – произнес чей-то голос.
Кэт сняла туфлю и потерла пятку. Очередь двинулась вперед. Она вручила свой пригласительный билет охраннику в униформе и вошла в большой зал. Это было типичное современное муниципальное помещение, спокойное и просторное: много воздуха, абстрактная роспись на потолке и барельефы на стенах, примерно пять сотен тяжелых оранжевых пластиковых стульев, из которых две трети были уже заняты. Из микрофонов мягко лились негритянские спиричуэлс.
Кэт села в задних рядах, удивляясь разношерстности публики. Она ожидала увидеть дамочек в шляпках, приколотых к подсиненным сединам, но в основном это были молодые, модно одетые люди не старше двадцати пяти. Кэт заметила и небольшое число пожилых людей, одетых в лучшие воскресные одежды – по-видимому, ради своих ушедших в иной мир близких на случай, если они внезапно тут появятся.
На сцене стояло белое кресло из искусственной кожи и стол, накрытый белой скатертью. Искусственные желтые и белые цветы в корзине скрывали микрофон. Люди все прибывали. Кэт незаметно вытащила из сумочки блокнот и, прикрыв пиджаком, начала делать краткие записи.
Свет на сцене стал ярче, появился высокий блондин с золотыми серьгами, в желтом смокинге, с микрофоном в руке.
– Леди и джентльмены! Возможно, некоторые из вас уже встречались с Дорой. Те же, кто еще незнаком с ней, увидят сегодня много интересного. Она отдохнула от своего недавнего турне вокруг земного шара и теперь находится в пике своей энергии. Она начнет этот вечер с того, что передаст многим из вас послания от ваших близких и любимых, которые покинули этот мир. Затем Дора проведет сеанс исцеления, и те, кто в этом нуждаются, могут остаться после основной части ее выступления. – Блондин вытянул руку и сверкнул улыбкой, обнажив рот, полный белых зубов. – Леди и джентльмены, Дора Ранкорн!
