– Как… как умер доктор Суайр?
Дверь распахнулась, и сиделка внесла поднос с завтраком. Патрика через раскрытую дверь Кэт не увидела.
– Для вас это не представляет никакого интереса, – сказал врач. – У него была наследственная болезнь, которая называется гипертрофическая кардиомиопатия.
– Ничего, если я это поставлю, доктор? – спросила сиделка.
– Конечно.
Сиделка опустила поднос на столик и установила столик на кровать.
– Это ужасно – иметь подобную болезнь, – продолжал врач, и его голос немного смягчился. – Если вы родились с таким геном, то вполне можете умереть, не дожив и до сорока. У матери доктора Суайра была та же болезнь, и она умерла в возрасте тридцати восьми лет. Его дядя с таким же заболеванием умер в тридцать четыре года. Очень немногие доживают до сорока пяти. Доктору Суайру было сорок три года. Последние два года он, по-видимому, принимал лекарства от этой болезни. Он мог умереть в любой день.
– Значит, из-за этого он так интересовался проблемой смерти? – заметила Кэт.
– Он никогда никому не говорил о своей болезни. Он посещал кардиолога частным образом.
– Доктор Суайр был очень преданным своему делу человеком, – сказала сиделка и вышла.
– Вот видите, как опечален медперсонал, – произнес доктор Байнс.
– Значит, из-за этого он интересовался смертью? – снова спросила Кэт.
– А он что, интересовался?
– А вы разве не знали?
– Доктора Суайра интересовало множество вещей. Он был чрезвычайно одаренным человеком.
– Я хотела бы позвонить в полицию, – сказала Кэт.
Тик доктора Байнса усилился.
– Кэтрин, доктор Суайр мертв. Вам не кажется, что нет особых оснований вмешивать в это дело полицию? Реклама такого рода не принесет никакой пользы ни клинике, ни нашим пациентам. Конечно, нам бы хотелось знать, что на самом деле произошло. – Он вынул руку из кармана и потер кадык. – Но мы готовы оставить все как есть.
– А как же Салли Дональдсон? Разве вам не интересно узнать, что с ней случилось?
– Если у вас есть что сказать по поводу Салли Дональдсон, я предложил бы вам сообщить об этом коронеру. – Доктору явно было не по себе.
– Итак, у вас нет никаких подозрений относительно доктора Суайра? За исключением того, что, черт побери, вы прекрасно знаете – это никакая не передозировка наркотиков.
– Ну, может быть, вы просветите нас насчет того, что же все-таки произошло. Нам бы очень хотелось знать.
– Нет, я не думаю, что вам в самом деле хотелось бы знать, что произошло. Не думаю также, что вам нужна правда о докторе Суайре.
Доктор Байнс повернулся к двери:
– Послушайте… я… вас ведь ждут. Могу я заглянуть к вам через некоторое время?
– Отлично.
Он вышел, оставив дверь открытой. Вошел Патрик, бросился к Кэт и поцеловал в щеку.
– Ну, сегодня ты уже не под таким кайфом, как прошлой ночью.
– Спасибо.
– Как ты себя чувствуешь?
– Полный порядок.
– Господи, что, черт побери, тут творится? Я ни от кого ничего не мог добиться. Сказали только, что ты приняла слишком большую дозу наркотика. Почему? Что случилось?
– Мое пальто, – сказала Кэт. – Где мое пальто?
– Пальто?
– Мое синее кашемировое пальто, в котором я была.
Патрик открыл дверцу шкафа. Пальто Кэт висело внутри, помятое и разорванное в нескольких местах.
– Пожалуйста, дай мне его.
Он снял пальто с проволочной вешалки и положил на кровать. Кэт сунула руку в карман и вздохнула с облегчением – ее пальцы коснулись твердого корпуса магнитофона. Она вытащила его. Пленка была на месте. Она кончилась, и магнитофон перестал работать. Кэт включила перемотку. Послышалось тихое поскрипывание катушек.
Затем она нажала на кнопку воспроизведения и прибавила звук. Раздалось шипение, какие-то скрежещущие звуки, потом голос доктора Суайра, приглушенный, с отзвуком слабого эха.
«„Перрье“ подойдет?»
Потом ее собственный голос:
«Спасибо».
«Молоко? Сахар?»
«Черный, пожалуйста».
Такой звук, словно что-то поставили, потом позвякивание посуды и снова голос доктора Суайра:
«Итак, вы хотели со мной поговорить».
«Совершенно верно. Мне хотелось бы узнать, что происходило в операционной».
Теперь Кэт вспомнила все. Они с Патриком сидели молча, слушая пленку: тяжелое дыхание Кэт, звук падения, когда она из последних сил пыталась выбраться из лаборатории, позвякивание ключей, звон разбившегося стекла, ветер и дождь, скрип калитки из проволочной сетки, шум шагов, голоса сиделок, которые ее нашли, и затем гулкая тишина – пленка кончилась.
– Я вырвала шприц, – сказала Кэт. – Помню, он был у меня в руках. По-видимому, я уронила его где- то. Его можно найти… в нем должен быть препарат, и это докажет…
Патрик присел на краешек кровати и легонько коснулся ее щеки.
– Храбрая девочка. Но это ни к чему. Все доказательства у тебя на пленке. У тебя есть все, чтобы доказать, что ты права. Да и результаты вскрытия покажут, что было в том шприце. Боже мой, что за негодяй!
– Я убила его. – Она сглотнула. – Это ужасно.
– У тебя был не такой уж большой выбор.
Зазвонил телефон, и они оба вздрогнули. Кэт взяла трубку.
– Алло, это Кэт Хемингуэй?
– Да. – Кэт попыталась определить по голосу, кто говорит, но не смогла.
– Вы все еще в клинике, милочка? Я не была уверена, но на всякий случай решила сначала поискать вас тут.
Дора Ранкорн.
– У меня есть для вас еще одно послание, милочка. От вашего брата Хауи. Он говорит, вы поймете, что это значит. Он сообщает, что кто-то стучит по дереву. Вы что-нибудь понимаете?
– Нет, – сказала Кэт.
– А я-то думала, что вы поймете, милочка.
– Это все?
– Да, милочка. Только это. Позвоните мне, когда вас выпишут, мы с вами поболтаем.
– Конечно. – Кэт поблагодарила медиума и повесила трубку.
– Кто это? – спросил Патрик.
Задумавшись, Кэт ничего не ответила. Ей стало не по себе. Слова женщины звенели у нее в голове. Стучит… кто-то стучит по дереву. Это невозможно.
Совершенно невозможно.
– Все в порядке, – сказала она. – Ничего особенного.
– Не могу поверить, что этот негодяй попытался тебя убить. Когда ты сюда вернулась?
– В воскресенье вечером, после того как ты уехал, – рассеянно ответила Кэт.
