высокая старуха с крупной чёрной родинкой между бровями. — Где ни летаешь, а всё к родному гнезду тянешься…
— Какая она теперь Галочка! — остановила бабку подошедшая Марина. — Галина Никитична… учительница. Наших ребят скоро обучать будет.
— Откуда ты взяла? — шепнула Галина. — Я ещё и назначения не получила.
— А как же иначе! Вспомни, как тебя всем колхозом в учение провожали. Вот теперь люди и ждут, чтобы ты в родное село вернулась. Да и ребятишки в один голос трубят: «К нам новая учительница приехала!» — И Марина улыбнулась старой подруге: — И я, Галя, очень рада, что ты с нами будешь…
До полудня Галина вязала снопы вместе с другими колхозницами, присматривалась к их движениям и вспоминала все те приёмы и уловки, которые когда-то создали ей славу самой спорой и расторопной вязальщицы в Высокове.
После обеда она позвала с собой девочек.
— На рекорд пойдёте? — обрадованно спросила Варя.
— До рекорда далеко… тренировка нужна.
Галина послала Варю вперёд крутить свясла, Катю Прахову с подругой заставила оправлять валки сжатой пшеницы, а сама пошла следом за девочками. Взяла первый валок, как поясом обхватила его свяслом, туго стянула концы, связала их — и сноп готов! Отбросила его в сторону, подальше от некошеного хлеба, а другая рука уже потянулась к новому валку. Ни одного лишнего движения, ни одного ненужного поворота!
Горят от сухой, колючей соломы ладони, раскраснелись щёки, покалывает плечо забравшийся под кофточку остистый колосок, но некогда остановиться, нельзя перебить размеренный, рассчитанный темп работы.
А кругом уже собрались люди: подошли Сергей, Марина, Фёдор Семёнович; разогнули спины и любуются спорыми движениями Галины другие вязальщицы.
Точно по сигналу, со всех сторон сбежались школьники. То и дело слышались восторженные ребячьи восклицания:
— Вот это даёт жару!
— Набирает высоту!
— Скоростной метод показывает!
— Это наша новая учительница, — доверительно сообщил Марине Петька.
— По ботанике и зоологии, — добавил Колька. — Строгая!
— Да что вы говорите! — деланно удивилась Марина. — А я не знала.
Костя с Пашей тоже на минутку прибежали посмотреть скоростную вязку.
— А какова Кораблёва дочка? — восхищённо сказал Костя, не отрывая от Галины глаз. — Четыре секунды — сноп, четыре секунды — сноп… Сколько это она до вечера навяжет? Тысячи!
— Правильный человек, — согласился Паша. — Видно, не только белок умеет ловить.
— Эх, Варька её режет! — сокрушённо вскрикнул Костя, заметив, как у Галины в руках оборвалось свясло. Он схватил концы оборванного соломенного жгута и выразительно потряс ими над головой: — С перекрутом вить надо! С перекрутом!
Варя кивнула головой, взяла прядь пшеницы и, разделив её пополам, стала тщательно переплетать отдельные стебли — такое свясло, с перекрутом, уже не порвётся.
До вечера Галина навязала столько снопов, что довольная Марина обняла её при всех и приказала учётчику записать ей два с половиной трудодня.
— Зачем мне трудодни? — разорялась Галина. — Я же себя проверить хотела.
Подошёл Фёдор Семёнович:
— Поздравляю, Галина Никитична! Пробный урок проведен неплохо.
— Какой урок? — не поняла Галина.
— По вязке снопов!.. Ребята так полонены твоим мастерством — без ума ходят… Непонятно? Ведь у нашего брата, учителя, что ни шаг, то живой урок. В поле появился учитель, по улице прошёл, в дом к кому заглянул, а дети за ним во сто глаз следят, каждый жест ловят, каждое слово впитывают. Школа, она не только в классе, за партой — она повсюду…
— Фёдор Семёнович! Я тут подумала… — тихо сказала Галина, обратив лицо к дому на горе, освещённому закатным солнцем. — Преподавателя биологии у вас всё ещё нет… Если вы не возражаете…
— Ну вот… давно бы так! — просветлел учитель. — А я, признаться, хожу и думаю: потянет Галину Никитичну в родную школу, не скучно ей будет со старыми учителями?
— С вами-то скучно! — воскликнула Галина. — Да знаете, как мне давно хочется работать с вами!
— Ну, рад, очень рад! Слов нет!.. — Фёдор Семёнович смущённо покашлял, словно ему поднёсли дорогой и редкий подарок. — Завтра в роно поедем, всё и устроим…
Уставшая, со сладкой болью во всём теле, Галина вернулась домой. Присела на крыльце и задумалась.
Темнота ласково обволакивала землю. Сгладились резкие очертания домов, амбаров, и только неподвижная ажурная, точно резная, листва деревьев чётко вырисовывалась на фоне неба, и сквозь неё проступали спелые гроздья звёзд. Мерно застучал движок электростанции — он давал свет в правление колхоза и сельсовет, — ярко вспыхнули огни в окнах, и длинные полосы света легли через улицу. Где-то лениво урчала вода, играла гармошка и в лад ей звучала приглушённая песня.
«Хорошо здесь! — подумала Галина. — Три недели в селе пожила, а кажется, что и не уезжала никогда отсюда…»
За углом раздались грузные шаги. К крыльцу подошёл Никита Кузьмич.
— Так это правда, дочка? — встревоженно спросил он. — В Высокове решила остаться? Уговорил всё же тебя директор?
— Да, я надумала…
— Спасибо! Удружила отцу! — Никита Кузьмич тяжело опустился рядом с дочерью, скрутил цигарку. — Не вышла, значит, твоя линия?
— Ты о чём?
— А ты не маленькая, понимай… Замахнулась широко: в науку пойду, в городе жить останусь! А выше учительницы не поднялась. Да ещё где учительница? В деревне… Погодки твои вон куда взлетели! Андрюша Новосёлов в научном мире прижился, Дуня Спешнева в райисполкоме пост занимает, Камушкин — инженер на заводе… Неужто мы, Кораблёвы, других людей хуже?
— Да чем же плоха работа в сельской школе? — удивилась Галина.
— Ты лучше скажи, чем хороша. Это ваш брат, учитель, носится с нею, как с писаной торбой: мы, дескать, добрые семена сеем, детей растим, в люди их выводим, они нам всю жизнь благодарны. А того не замечаете, что жизнь-матушка посильнее всякого учителя и тут же, за порогом школы, стирает все ваши прописи и пишет своё. Да что там пишет! Топором на всю жизнь вырубает, ничем не сотрёшь…
— И жизнь учит, и отец с матерью. А учитель — в первую очередь! Я вот слова Фёдора Семёновича до сих пор помню.
— И чем Хворостов тебя прельстил, в толк не возьму! Ни сна у него, ни отдыха — как в плену у ребят! — Никита Кузьмич зло потушил окурок и поднялся. — Подумай, дочка… Влезешь в эту школу — не возрадуешься потом… света не взвидишь.
Отец ушёл в избу. Галина Никитична осталась сидеть на крыльце. Теперь мысли её были связаны с отцом и Фёдором Семёновичем. Она знала, что отец недолюбливает учителя. Это началось с давних пор, когда Фёдор Семёнович только ещё появился в Высокове. Он был живой, беспокойный человек, постоянно вмешивался в деревенские события, знал жизнь каждой семьи.
Когда в Высокове началась коллективизация, Фёдор Семёнович оказался активным её сторонником. Он горячо выступал на сельских сходках, писал корреспонденции в газетах, разоблачал проделки кулаков, безбоязненно обнаруживал спрятанный ими в ямах хлеб и угнанный в лес скот.
«Вроде как не учитель, а уполномоченный какой! — недоумевал Никита Кузьмич. — Не в своё он дело лезет… Держался бы около школы да ребятишек, а уполномоченных и без него хватит!»
