них и ждут, ждут, что же они ответят.
— Может, вам на «подумать» время дать? — осторожно спросил Сергей.
Костя вспыхнул, с трудом оторвался от скамейки, словно взвалил себе на плечи тяжёлую ношу, и шагнул к столу:
— Будем учиться! Ручаюсь! Вот увидите…
— Хороша речь! Коротковата, но с весом, — усмехнулся дед Новосёлов и торжественно погрозил пальцем всей четвёрке: — Вы, козыри, этот час крепко зарубите на память! Не батьке с мамкой — всему колхозу обещание дали. А давши слово — держись! Сплохуете — на всю жизнь вам веры не будет.
Глава 21. У РОДНИКА
Было уже поздно, но Костя не спешил домой. За день произошли такие события, что обязательно надо было поговорить с учителем. Но Фёдор Семёнович всё ещё сидел на брёвнах и беседовал с колхозниками. Речь шла о посевах проса, о достройке электростанции, о каком-то новом сорте семян, за которыми надо немедленно поехать на селекционную станцию.
Костя знал эту особенность учителя: всегда у него находились со взрослыми срочные, неотложные дела, и он мог проговорить с ними до глубокий ночи. Клавдия Львовна, по обыкновению, ждала мужа ужинать и, не выдержав, посылала за ним кого-нибудь из школьников.
А в прошлое воскресенье был даже такой случай.
Клавдия Львовна отправила Фёдора Семёновича разыскивать сбежавшую озорницу козу. Учитель обошёл колхозные усадьбы, потом встретил Якова Ефимовича, и тот пожаловался ему, что у молотилки перекосило барабан.
Забыв про козу, Фёдор Семёнович почти полдня провёл в кузнице, вместе с кузнецом ломая голову над тем, как исправить барабан. Козу между тем словили на колхозном огороде Колька с Петькой и привели её на «школьную гору».
Сейчас Костя стоял около брёвен и сильно досадовал, что взрослые так не вовремя захватили учителя. Наконец он не выдержал и громко произнёс:
— Фёдор Семёнович, вас Клавдия Львовна ужинать ждёт!
Учитель спохватился и, поднявшись с брёвен, направился к дому. И опять он был не один — колхозники шли рядом с ним: кому было просто по пути, кому нужно было ещё о чём-нибудь переговорить с учителем…
Но вот, пожелав Фёдору Семёновичу спокойной ночи, они один за другим сворачивали к своим избам, и вскоре с учителем остался один лишь Сергей Ручьёв.
— Видел, Серёжа, как получается? — негромко сказал Фёдор Семёнович. — Колхозом ты неплохо руководишь. Верно, каждого члена артели знаешь. А вот что у родных братьев в голове — тебе и невдомёк…
— Да-а… — вздохнул Сергей. — Не думал я, что он так к земле тянется.
Они остановились около дома Ручьёвых.
— И ты по следу идёшь? — заметил Сергей брата. — Ну что же, давай прощаться с Фёдором Семёновичем…
— Я провожу немного, до моста, — тихо ответил Костя.
И учитель, угадав, как важно мальчику побыть с ним наедине, не напомнил про поздний час, хотя обильная роса уже лежала на траве и звёзды густо обсыпали тёмное небо.
— Обязательно до моста? — усмехнулся он. — А вдруг со мной что случится без провожатого!
Учитель с Костей миновали околицу деревни, пересекли скошенный луг и, остановившись на мосту через Чернушку, молча прислушались.
Тихо плескалась река, в тёмных, таинственных кустах что-то еле заметно шевелилось, и вся земля, натруженная и уставшая за день, казалось, мерно вздыхала, перед тем как забыться до утра крепким, здоровым сном труженика.
— А хорошо Тимофей Иванович про учение сказал! — вспомнил Фёдор Семёнович. — «Школу пройти — что Енисей-реку переплыть. А уж как переплыл — далеко человек шагать будет!» Ах, как хорошо!..
Кто-то затопал по бревенчатому настилу моста. Костя с учителем оглянулись. Из темноты вынырнула Варя.
— Ой, а я думала — не нагоню вас! — Девочка перевела дыхание. — Фёдор Семёнович, вы знаете… Мы тоже решили в школьную бригаду записаться. Можно?
— Об этом надо ядро спросить… инициативную группу, так сказать, — ответил учитель.
— Кто это «мы»? — настороженно спросил Костя.
— Я вот, Катя Прахова, Митя Епифанцев… Думаю, что и Витя Кораблёв запишется.
— Кораблёв?!
— Что ты удивляешься?
— Нет… я ничего, — неопределённо буркнул Костя.
— Ну вот и договаривайтесь, — сказал учитель. — На днях собрание соберём. А я пойду… Не провожайте дальше.
Распрощавшись, Фёдор Семёнович исчез в темноте. За ним пошёл и Костя.
— Ты куда? — окликнула его Варя.
— К роднику! Пить охота, — сказал мальчик, хотя ещё и сам твёрдо не знал, почему его потянуло к родничку у «школьной горы»: потому ли, что день был жаркий и Косте действительно захотелось пить, или потому, что мальчик был в большой обиде на Варю и хотел от неё уйти.
— Ой, и мне пить хочется! — вскрикнула девочка и пошла рядом с Костей.
Но разговор не вязался. После того дня, как они ехали вдвоём на лошади, им ни разу не приходилось оставаться наедине.
Подошли к родничку. Почти невидимый в темноте, он журчал, звенел и наперекор всему никак не хотел засыпать.
Костя пошарил в темноте берестяной черпачок и, не найдя его, зачерпнул воду из родника прямо ладонями. Его примеру последовала и Варя. Они так жадно и долго втягивали ледяную воду, словно наперебой хотели убедить друг друга, что пришли к родничку только с одним-единственным желанием — пить, пить и пить!
Но жажда, по правде сказать, была совсем невелика. И Варя, пользуясь темнотой, зачерпывала ладошкой воду из родника и выливала её обратно. Руки у неё совсем окоченели.
— Костя, ты не думай, пожалуйста, про ту записку, что я с Витей прислала, — наконец заговорила девочка. — Это просто глупость была… Порви её.
— Я и забыл давно, — небрежно сказал мальчик, хотя на самом деле ничего он не забыл и до сих пор помнил каждое слово записки. Затем он не без торжества спросил: — Когда руку отсекать будем?
— Кому?
— А Кораблёву… Помнишь наш спор?
— Так никто ж не выиграл, — возразила Варя: — ни ты, ни Витя.
— Как это «не выиграл»? Я сказал: «Буду в поле работать». Вот и буду!
— Так при школе же бригада… учебная.
— Это верно, — примирённо согласился мальчик и, подняв голову, долго смотрел на тёплый огонёк, что светился в окне квартиры учителя.
— А ты это здорово перед всем собранием сказал: «Будем учиться! Ручаюсь!» — сказала Варя. — Теперь забот у тебя сразу прибавится.
— Каких забот?
— А как же! И Пашу Кивачёва надо будет вытягивать, и Прахова… Ты же за всех обещание дал, за всё ядро. Ты теперь словом связанный.
— А ведь и правда… за всех, — несколько растерянно произнёс Костя, только сейчас со всей глубиной осознав то, что произошло на собрании.
