сомнениями.
— Никто меня не узнает, — терпеливо сказала Эмма. — Я не бывала в Лондоне почти пять лет, с тех пор как заболела мама. И я никогда не дебютировала должным образом, если ты помнишь. Просто думай об этом как об игре в шарады, и ничего больше.
Искры проносящихся огней отбрасывали свет на платье Эммы, расшитом драгоценными камнями. Она сидела напротив Бетани, спиной по ходу движения, поскольку платье занимало целое сиденье. Оно зашнуровывалось спереди, затем было широко вырезано на груди, с расширяющимися книзу рукавами, чьи парчовые цветы были украшены драгоценными камнями.
Бетани перевела дух.
— Мы забыли обсудить… обсудить…
Эмма подняла бровь.
— О ребёнке, — бессвязно лепетала её сестра.
— О, об этом, — Эмма пожала плечами. — Я, безусловно, понимаю механику. И учитывая репутацию Керра, у него не должно возникать вопросов в данной области.
— Но механика… — простонала Бетани, её тревога явно возрастала.
К счастью, карета начала замедлять ход. Эмма рассудила, что ей лучше выпрыгнуть наружу до того, как её младшая сестра попробует наложить вето на нынешний вечер.
— Хотя у меня отсутствует опыт, — сказала она, — пустячное смущение от того, чтобы позволить моему жениху сделать то, что необходимо, не нарушит моего душевного покоя. Это должно быть сделано, так или иначе, разве нет?
Бетани, казалось, задохнулась.
Эмма вздохнула.
— Если только я не заблуждаюсь, этот акт всего лишь пустяк, во время которого не следует проявлять неуместную сентиментальность. Хотя у меня нет особых чувств относительно того, где произойдёт это событие, я бы предпочла место иное, чем экипаж. На самом деле, я буду настаивать на том, что я, как представительница французской нации, не должна лишаться девственности в карете.
Бетани сглотнула.
— Я полагаю, ты сделала это пристойно, в тёмной комнате, под одеялами, — добродушно сказала Эмма. — Но ты же знаешь, во мне никогда не было ни грана чувства благопристойности, Бетани. У меня нет особых чувств к Керру. Но я действительно думаю, что это будет превосходно для нашего брака, если он обнаружит, что он, в сущности, «взорвался на собственной мине»[8].
— Это из Шекспира? — неуверенно спросила Бетани.
— Я должна выиграть, — пояснила Эмма, — потому что в противном случае у Керра не будет особых причин перестать быть равнодушным. Думаю, что лучше всего будет прибрать его к рукам до того, как мы поженимся.
— О, Эмма, как я жалею, что рассказала тебе о замечании Керра! Джон бы ни за что не одобрил этой затеи, — застонала Бетани.
Эмма рассмеялась.
— Разумеется, твой муж бы не одобрил, дорогая. Он милый, заботливый мужчина, который идеально тебе подходит.
— Не в этом дело. Керр
Эмма взмахнула рукой, чтобы заставить её умолкнуть.
— Так же как и я, дорогая. Так же как и я.
Бетани поглядела на сестру и закусила губу. Несомненно, Эмма не выглядела ни милой, ни заботливой. Она выглядела опасной, с глазами, озорно поглядывающими из-за маски, с тугой шнуровкой платья, подчёркивающей её груди.
— Я подожду тебя в карете.
Эмма ухмыльнулась.
— Тебе не нужно ждать, моя радость.
Она спустилась из экипажа и быстро заглянула назад.
— Я сняла комнату в «Грийоне», и моя горничная уже ждёт меня там.
Пронзительный вскрик Бетани, вероятно, был слышен в соседнем графстве. Но Эмма лишь помахала на прощанье и поправила маску.
Состязание началось.
Глава 7
Для лакеев, поставленных охранять двери бала Кавендиша, наступило трудное время. Им пришлось отослать, по меньшей мере, десяток людей, не имевших приглашений, и совсем недавно ещё пятерых, чьи приглашения явно были поддельными.
Не то что у первосортной штучки, спускавшейся из экипажа в этот момент: высокой и стройной, но с таким бюстом, что у него слюнки потекли. Водопад вьющихся рыжих волос спускался по спине женщины, и контраст между рыжими волосами и белоснежным мерцанием пышной груди заставил Джемса ощутить слабость в коленках. Он едва глянул на её карточку, загипнотизированный лёгкой усмешкой зелёных глаз, которые наблюдали за ним через прорези маски.
— Вот, пожалуйста, миледи, — сказал он и, затаив дыхание, отдал ей обратно пригласительный, хотя им было чётко сказано забирать приглашения, чтобы можно было передать их через заднее окно другу.
— Merci beaucoup [9], — шепнула дама, и мурашки пробежали прямо по ногам Джеймса.
Бальный зал сверкал множеством ярких шелков, развевающихся перьев и вспышками драгоценных камней. В дальнем углу небольшой оркестр прилагал доблестные усилия, однако публика были слишком взволнована для танцев. Зал был переполнен Мариями Антуанеттами и Юлиями Цезарями, которые вскрикивали от удовольствия, завидев друг друга, и протискивались через всё помещение, чтобы прижаться одной напудренной щекой к другой напудренной щеке.
Эмма ощутила неподдельный приступ волнения. Прошло много времени с тех пор, как она ездила на бал. Рисовать декорации для мистера Тейта было увлекательно на свой лад. Но рисование — занятие одинокое и несравнимое с головокружительными удовольствиями маскарада. Она пробиралась через толпу. Люди расступались перед ней, отступая назад, их голоса звучали ей вслед: «Кто это… на самом деле?», «Не может быть, дорогая, я никогда не видел её прежде». И затем, довольно отчётливо: «Бриллианты настоящие; она не гувернантка».
Эмма слегка злилась на себя. Ей следовало приезжать в Лондон, тогда она бы знала, кто все эти люди. Без сомнения, она узнает Керра, но не его приятелей. Джентльмен, который стоял сбоку, таращился на неё так, словно она свалилась прямо с неба. Эмма медленно опустила ресницы и снова посмотрела на него. У него было настолько бездумное выражение лица, что она ощутила уверенность в том, что он может быть знакомым Керра.
Как оказалось, юного лорда зовут Даффер [10], имя, полностью подходившее ему. Он почти споткнулся об собственные сапоги, спеша поцеловать ей руку. И секундой позже молодой человек вёл Эмму в игральные комнаты, где он видел Керра в последний раз.
Керр сидел за столом, где играли в двадцать одно, слегка наклонив голову набок и рассматривая свои карты. Эмма задержалась немного, позволив ладони Даффера соскользнуть с её руки. Её будущий муж (
