– Они назвались сами. – Ответ возникает до того, как рука указывает на восставших людей.
Лицо противника совсем близко. Будто человек хочет поцеловать себя в зеркале.
– Вымысел. Воображение. Грёзы больного мозга. Тебя проросли корни. На самом деле ты лежишь в пещере, на камне, до беспамятства отравившись грибом-синюшкой, и слышишь голос ниоткуда. Ты почти не дышишь. Если ты проснёшься, то едва сможешь двигаться от боли в мышцах. Ты потеряешь восьмерик веса из-за того, что с собой сделал. Придётся сутки пить и отлёживаться, чтобы прийти в норму. Ты будешь верить, что выжил лишь благодаря переговорам с мёртвой женщиной. Хочешь увидеть, как она выглядит? она вовсе не расположена к беседам с инородцем, который...
– Замолкни. – Требование звучит весомей, если взять противника за горло. Что-то сжимает дыхание. Враг сипит, но не сопротивляется. Он вообще не собирался драться, побеждать силой – он побеждает словом.
– Ты – часть! Ты – половина себя. Тебе не стать полностью собой, так и останешься осколком целого. А вместе со мной – сможешь. Давай обнимемся и срастёмся. Где твои проростки, чего там тебе насовали в бока?
Каждый удар в его тело болью отдаётся в собственном. Он смеётся, даже отплёвываясь кровью.
– Бей! вон как ты разукрасил самого себя! Крепче! насмерть! 0! о! ты просто молодчина! Твоя суть должна была когда-то раскрыться!
Не руками. Одной силой его в тьму не возвратить. Внешнее подобие из плоти ни при чём; враг скрывается внутри.
Содрогаясь, пересиливая себя в борьбе ярости и почти нестерпимого отвращения, направляешь удар сквозь оболочку, отрицая видимое и проникая в сокровенное. Рука, не встречая препятствия, входит в тело, словно в голограмму. Фигура противника теряет цвет, рассеивается, как фантом, а твои пальцы охватывают бешено бьющуюся чёрную тварь без глаз. Она визжит зубастой дырой рта, разрывая кожу крючьями когтей. Ты изучаешь извивающуюся мразь, пальцы стискивают её, пока из пасти не начинают вылезать внутренности, лопаясь и истекая грязью.
Бросок. Раздавленная тушка шлёпается во тьму и исчезает в ней.
Тотчас под плещущей поверхностью проступает гигантское тело – мерно взмахивая плавниками, оно всплывает, показывая спинной гребень из стальных клинков, бока в чёрно-бронзовой чешуе, выпуклые стеклянно-белые щиты глаз с жерлами зрачков, приоткрытые зубастые врата громадной пасти. Все прежние рыбы – ничто перед этой! Взор режет некая чудовищная искажённость её пропорций, ужасная и завораживающая. Изгиб колоссального тела таит немыслимую мощь, скрип трущихся чешуй похож на лязг доспехов многомириадной армии, а створки жабр – как двери, ведущие в погибель. Всплеск хвоста – и волна смоет скалы домов вдоль ущелий, город текучей тьмы обратится в ревущий, бурлящий хаос. Взгляд вверх жгуч и осязаем; он вибрирует от своего необоримого могущества. Двойной луч взгляда приносит единственную оглушителъную мысль:
«ВОТ КНЯЗЬ МИРА СЕГО».
Покорись Великому! Ты висишь на волоске, твоя жизнь – капля росы, твои мысли – бред, тело – меньше пылинки. Кто ты есть, чтобы Ему противиться? Ты уже падаешь! тебя ничто не держит!..
Ты тянешься ввысь и выкрикиваешь детскую, отчаянную фразу, с которой когда-то начал подъём из кладезя на свет:
– Я не боюсь тебя!
Князь разгневан! Миг – и он сокрушит всё, не заметив тебя, в оцепенении висящего над водами.
Звук твоего голоса отдаётся эхом от скал, звенит в сознании и заполняет собой мир:
– Я СИЛЬНЕЕ ТЕБЯ!
Сейчас! дрогнули пронзающие острия гребня! хвост изогнулся, чтобы нанести удар!..
Замедляются потоки, затихает гул водоворота. Мятущиеся волны опадают, гаснет трепетная зыбь, всё глуше пляска водяной стихии.
Он уходит в глубину, оставляя за собой след, светящийся сединой морской бездны.
Даже перед изготовлением маловажных предметов полагается поститься меж двух пробуждений, то есть половину суток. Есть и другие приёмы сосредоточения – неподвижность и молчание, но из-за служебных дел полковник не мог соблюдать все правила. Погрешности в подготовке к работе искупались часовой молитвой, и в этот час к полковнику входить не разрешалось. Прервёшь молитву – и начинай процедуру заново: пост, самоуглубление, очищение мыслей и прочие строгости.
Двадцать часов голодания и час молитвы могли посвящаться делу, на взгляд профана совершенно нестоящему, иногда минутному. Скажем, наложить несколько заключительных стежков на руку мляки, чтобы кожа полностью облекла плотно свитый тряпичный жгут, изображающий кисть, предплечье и плечо. Но в окружении Ониго профанов не было. Табличка на двери «Я занят» означала священнодействие.
Ни слова лишнего. Любой осмысленный звук будет услышан и подхвачен демонами, которые так и вьются у комнатного алтаря. Ни единого говорящего жеста, ни одного праздного телодвижения. Дать духам повод для действия или обидеть демонов, выкликаемых для сотрудничества, – опасно.
Чистой серебряной ложечкой накладывал он в чашечки корм для духов. Пригласил к трапезе. Демоны насытились и приготовились помочь, чтобы отблагодарить кормильца. Вошли в персты, в уста, вошли в иглу и нить, осенили лежащую на алтаре мляку. Она не оживёт – в вещном мире, разумеется, но духовно она
