Лео привез супругу из Италии, ею стала красавица еврейка Мария Перуджа). Альфред и внешне отличался от братьев. Лондонские Ротшильды сохранили в неприкосновенности франкфуртский семитский облик, казалось, в них гены сказывались сильнее, чем у французских и венских собратьев. Но Альфред походил скорее не на Ротшильда, а на Ариеля – он был худощавым блондином, деликатным и нежным.
Если братья жили в роскоши, то Альфред сибаритствовал. У него был личный поезд, который часто поджидал его под парами. Каждое утро он принимал руководителя своего симфонического оркестра, и они выбирали музыкальное меню к обеду. У Альфреда был не только свой оркестр, но и свой цирк, и он сам часто выходил на арену в качестве ведущего, чтобы позабавить своих гостей.
Альфред жил в деревне не как сельский сквайр, а как император. Его Халтон-Хаус поражал всех, кто его видел. Часто отзывы были критическими: кому-то он напоминал странную смесь французского замка и игорного дома. Но Альфреда это не беспокоило – в деревне он давал волю своей фантазии, и его не волновали вопросы гармонии стилей.
Его лондонский дом был похож на пещеру Али-Бабы, наполненную сокровищами. На одной только каминной полке стояли «безделушки» на сумму 300 000 долларов. Там была собрана, по словам леди Дороти Невилль, лучшая в Англии коллекция французского искусства XVIII века. Сюда, в этот дом, с Даунинг-стрит переселился лорд Биконсфилд, овдовевший экс-премьер. Диззи называл дом Альфреда «самым очаровательным домом в Лондоне, где роскошь сочетается с хорошим вкусом».
Лучше всего вкус Альфреда выражался в подарках, которые он преподносил своим друзьям. Лорду Китчнеру он подарил копию своей любимой картины Рейнолдса «Леди Бамфилд», выполненную по его специальному заказу с таким мастерством, что только специалист мог отличить ее от оригинала, и набор парадных шпаг, когда-то изготовленных для Филиппа III Испанского.
Альфред был не только прекрасным дарителем, но и талантливым постановщиком своих вечеров. Его друзья поражались тому, что он держит огромную ложу в Ковент-Гарден. Зачем, ведь все звезды сцены выступают на его домашних подмостках. У него играли Лист и Рубинштейн, часто бывал Миша Элман, которого открыл для публики Альфред. И принимал артистов он как своих лучших друзей. После концертов они получали подарки, по ценности многократно превосходящие самый высокий гонорар, – а хозяин, казалось, этого и не замечал.
Он был самым гостеприимным и внимательным хозяином своего времени. Сесил Рот вспоминает о завтраках в доме Альфреда, которые гостям подавали прямо в спальни. Лакей ввозил в спальню огромный сервировочный стол и оглашал меню: «Чай, кофе или персики, сэр?» Если гость выбирал чай, следовал еще один вопрос: «Китайский, индийский или цейлонский?» Если гость выбирал цейлонский, вам его наливали, но вопросы не прекращались: «С лимоном или с молоком, сэр?» По поводу молока также возникали сомнения: «Джерсейское, хертфордширское или шорторнское?»
Когда гости разъезжались, мужчины получали от хозяина в подарок ящички с уникальными сигарами, а женщины – шоколад, экзотические фрукты и оранжерейные цветы.
Денди, щеголь и дилетант, Альфред всегда оставался Ротшильдом – то есть эффективно работал в трех направлениях: бизнес, процветание еврейского народа и благотворительность. Разумеется, в бизнесе он оставался собой – даже строгий Натти не смог приучить его вовремя приходить в Нью-Корт. Альфред поздно приходил и поздно уходил, и вместе с ним допоздна засиживались его клерки. В 26 лет он стал первым евреем – директором Английского банка. Эту должность никак нельзя было считать синекурой, и Альфред с ней успешно справлялся в течение 21 года. Он ушел в отставку в 1889 году.
Альфред скрупулезно выполнял свои религиозные обязанности, как и его братья, посещал синагогу, хотя Натти часто поправлял его неправильно вставленную бутоньерку. Увлекаясь искусством Возрождения, Альфред, тем не менее, никогда не покупал этих полотен, поскольку они были написаны на религиозные сюжеты (вот еще одно доказательство того, как сложно быть евреем). Также в контексте иудейства имя Альфреда связывают с тайной предсмертной фразы Дизраэли. Великий государственный деятель был крещен в возрасте 12 лет. Он происходил из тайных израэлитов Испании, марранос, которые в XV веке под сильным давлением, в условиях террора приняли так называемое «искусственное христианство», от которого отказывались перед смертью. Ходили слухи, что Дизраэли на смертном одре произнес: «Слава Израилю!», – иудейский символ веры. Присутствие при погребальном ритуале Альфреда де Ротшильда делало эти слухи достаточно правдоподобными.
Но широкой публике Альфред был известен как блестящий импресарио благотворительных концертов. Кто, кроме него, мог организовать благотворительный вечер в Ковент-Гарден с участием примадонны Патти, которая только ради Альфреда отказалась от своего предубеждения в отношении подобных бенефисов. Вместе с Альварецом, которого Альфред специально выписал из Нью-Йорка, певица исполнила прекрасный дуэт из оперы Гуно «Ромео и Джульетта». Кто, кроме Альфреда, мог добиться такого блестящего зрительного зала и такого огромного сбора (ложа стоила 250 фунтов, или 4 тысячи долларов, а одно место – 15 фунтов, или 320 долларов), который пошел в пользу жертв Бурской войны. Альфред стал наиболее могущественным из трех колоссов еще и благодаря своей дружбе с августейшей особой, речь о которой пойдет дальше.
Во дворце Мальборо
Самый грандиозный триумф Семейства – по иронии судьбы – стал возможен только благодаря упорному стремлению Ротшильдов не отступать от своей веры. Два старейших университета Британии, Оксфорд и Кембридж, в течение большей части XIX века допускали в свои стены только прихожан англиканской церкви. Каждый студент должен был произнести присягу на верность принципам англиканской церкви. Но если в Оксфорде студенты приносили клятву при поступлении на первый курс, в Кембридже – перед выпускными экзаменами. Поэтому Натти, Лео и Альфред поступили в Тринити-колледж в Кембридже (чтобы получить образование, а не диплом об окончании). Даже в наши дни, когда все ограничения на религиозной почве уже устранены, Ротшильды по традиции учатся в Кембридже. А в 1850-х годах это обстоятельство свело их с веселым кембриджским студентом Берти, которого также знали как принца Уэльского.
Дружба между будущим королем Англии и внуками ученика из гетто возникла внезапно, быстро окрепла и прошла через всю их жизнь. Тесное общение Берти с Натти, Лео и Альфом, а потом и с Ферди (австрийским Ротшильдом, Фердинандом) вызывало много толков. О приятелях сплетничали газеты, это огорчало управляющего королевским двором, министры твердили ее величеству, что такая дружба не доведет до добра, что принц может непреднамеренно сообщить государственные секреты частной фирме, и так далее, и тому подобное… Но все выходило совсем наоборот. Берти получал от Ротшильдов самую свежую информацию и часто знал больше премьер-министра. Эта дружба волновала все слои общества в Англии и евреев по всему миру.
День за днем дворцовый вестник сообщал, что принц Уэльский посетил лорда Ротшильда в Тринге, охотился с господином Леопольдом Ротшильдом в Лейтон-Баззард или плавал на яхте с господином Фердинандом Ротшильдом в Рэмсгейте. Ротшильды гораздо чаще многих аристократических семей могли написать на приглашении на свой званый вечер: «…и будете иметь честь приветствовать Его Высочества Принца и Принцессу Уэльских…» И в час испытаний, когда Берти предстал перед судом в качестве свидетеля по делу о разводе, утешал его не кто иной, как Альфи. Звуки его фортепиано скрасили бессонную ночь в клубе «Амфитрион».
Но еще чаще друзья встречались во дворце Мальборо, где Берти окружил себя своим собственным, невикторианским двором. Здесь произносили тосты, вальсировали, делали ставки, одалживали друг другу деньги – бурлил золотой век. «Мальчики дворца Мальборо» стали примером для золотой европейской молодежи, а мальчики-Ротшильды были неотъемлемой частью этой компании, которая, несмотря на свое видимое легкомыслие, сделала королевскую семью гораздо более популярной.
Это признала и сама королева, но потребовалось еще много усилий со стороны трех братьев Ротшильд, а также участие четвертого – Ферди – для того, чтобы Виктория сделала первое движение в сторону Семейства.
Здесь надо сказать несколько слов о самом Ферди, представителе австрийской ветви. Он женился на Эвелине, сестре Натти, Лео и Альфи. Эвелина умерла при родах через 18 месяцев после свадьбы, и Ферди решил остаться в Англии. Он превратился в типично английского Ротшильда: построил дом в Лондоне неподалеку от своих кузенов, стал членом палаты общин от Эйлсбери, когда Натти перекочевал в палату лордов. Он основал детскую больницу имени Эвелины Ротшильд в Лондоне и школу имени Эвелины
