Сила и невинность: в поисках истоков насилия

Бунтарь настаивает на уважении своей индивидуальности он борется за сохранение своей интеллектуальной и духовной целостности против требований общества, подавляющих индивидуальность. Он должен противостоять группе, которая, с его точки зрения, является воплощением конформизма, приспособленчества, и грозит гибелью его собственной оригинальности и его собственному голосу. На протяжении всей человеческой истории и в течение жизни каждого из нас непрерывно продолжается это диалектическое взаимодействие между индивидом и обществом, личностью и группой, человеком и общиной. Пренебрежение любым из полюсов этой диады приводит к вырождению личности. Всякий человек время от времени испытывает желание шокировать общество и представляет, как он надерзит соседям. Как это ни парадоксально, но от этого зависит поддержание его собственной психической жизнеспособности. Не менее парадоксально и то, что и сама община, даже несмотря на то, что она осуждает такую дерзость, именно благодаря этой дерзости укрепляет свои жизненные силы, здоровье и черпает в ней импульсы дальнейшего развития. Это еще раз показывает нам, что люди развиваются не линейно и поступательно в направлении чего-то 'лучшего и лучшего', но скорее в динамическом процессе, соединяющем тезис и антитезис: они растут 'вниз' одновременно с тем, как растут 'вверх', растут в глубину одновременно с ростом в высоту.

Миф об Эдеме описывает восстание как противостояние с Богом. И, конечно, это противостояние авторитетам, устоявшемуся порядку вещей, всем, кто привержен лишь ценностям прошлого и не смотрит в будущее. Но в описании этого восстания пропущено, что его исходом является не 'или — или', а диалектическое взаимодействие: мы нуждаемся в авторитете, когда восстаем против него. Мы восстаем против культуры, пользуясь тем языком и теми знаниями, которым научились благодаря ей; мы восстаем против родителей, продолжая в то же самое время любить их.

И бунтарь, в свою очередь, нуждается в обществе. Его язык, понятия, которыми он пользуется, его способ взаимодействия с другими людьми — все это дала ему культура, которой он теперь противостоит. Он выделяется из общества, критикует его и становится в ряды тех, кто пытается его реформировать — и все это время он остается носителем той самой культуры, которой он противостоит. Думая о неблагодарности цивилизации, убивающей своих пророков, мы видим также абсурдность самого вопроса о благодарности или неблагодарности по отношению к действиям бунтаря. Поэтому я называю их взаимоотношения диалектическими. Это динамические взаимоотношения, в которых каждый из полюсов существует благодаря противоположному полюсу — и если изменится один, то изменится и второй.

Об этом хорошо сказал Джекоб Броновски:

Люди имеют право бояться потому, что общество может лишить их мужества. Тем не менее, никто еще не использовал свой талант в полную силу, если у него за спиной не стояло благоприятное общество, типа греческих или итальянских городов государств. Животный эгоизм, закон джунглей всегда наготове, чтобы разрушить город. И все же эта сила, какой бы антисоциальной она пи была, не является совершенно чуждой или полностью плохой. Ум, который движет ею, исполнен человеческих желаний. Греки никогда не забывали о том, что источником сил любого разума, как хорошего, так и дурного, является наше животное тело[106].

Общество подавляет отдельную личность в силу самой своей природы. Указывая на это, Ханна Арендт выражает удивление по поводу того, что люди часто считают, будто группа должна вести себя иначе. Современные авторы, от Райха до Фромма, негодующе говорят об обществе, выражая свой гнев с помощью таких слов, как 'бюрократическое', 'безжалостное', 'супертехнократическое', постоянно подразумевая, что это вина общества, что мы таковы, какие мы есть. С одной стороны, это вытекает из утопизма — из ожидания, что когда мы построим общество, которое будет учить нас правильно, нам всем будет хорошо. С другой стороны, это напоминает ребенка, уговаривающего родителей, чтобы они стали более высокими или в каком-то другом отношении перестали быть такими, какие они есть. Нельзя ожидать от общества, чтобы оно было другим. Ибо общество, с одной стороны, — это мы. Бунтарь представляет собой раздвоенную личность в том смысле, что он осознает, что общество вскормило его, удовлетворяло его потребности, давало ему безопасность, благодаря которой он мог развить свои способности; и в то же время он страдает от его давления и задыхается в его затхлой атмосфере.

Бунтарь постоянно борется за превращение общества в духовное сообщество. Как сформулировал это Камю: 'Я восстаю — и поэтому мы существуем'[107] . Сегодняшний бунтарь борется с механизирующими бюрократическими тенденциями не потому, что они сами по себе являются злом, но потому, что в современном мире они представляют собой главный источник дегуманизации человека, потери целостности и унижения человеческого достоинства. По той же причине он борется и с изобилием, ибо знает, что 'избыток благосостояния может разъедать власть, и богатство особенно опасно для <…> процветания республик'[108] .

Бунтарь может рядиться и в разноцветные (хотя иногда и рваные) одежды маргинала-хиппи. Молодой человек, правильно ощущая угрозу своим ценностям и своей жизни, исходящую от войны во Вьетнаме, от загрязнения окружающей среды и дегуманизации, сопровождающей наш мощный технический прогресс, уходит из общества на какое-то время. Его поступок являет собой протест против косности общества, но это еще и период, когда он может найти себя. Это подобно тому, как Будда удалялся на гору, а Иисус в пустыню, чтобы обрести внутреннюю целостность перед тем, как начать свое служение. Это подобно также тому периоду странствий, который составлял неотъемлемую часть образования студентов Средневековья.

Действительно, человек, ушедший из общества, никогда не может отрицать свою культуру полностью, никогда не может до конца перерезать соединяющую с ней пуповину. Он несет ее с собой на гору или в пустыню в виде своего языка и способа мышления, и даже в виде объекта, против которого он протестует. Но в своем уединении он может обрести новую перспективу, новое сознание себя, которое впоследствии может очень пригодиться ему. От общения с хиппи у меня сложилось впечатление, что некоторых из них 'выпадение' из общества на значительный период времени защитило от психического расстройства. Оно дало им определенную передышку от обременительной последовательности: 'детский сад — начальная школа — средняя школа — колледж — аспирантура', в ходе которой многие из них почувствовали реальную опасность задохнуться. Нередко выпадение из общества служит целям, аналогичным психоанализу. Никто не будет спорить с тем, что 'выпадающий из общества' человек избрал не менее удовлетворительный путь прорабатывания своих проблем, и к тому же менее дорогостоящий для всех, кого это затрагивает, чем тот, кто попадает в лечебницу для душевнобольных. И вполне вероятно, что из своих скитаний, кажущихся столь беззаботными, он вернется с новой серьезностью в отношении к себе самому и своему обществу.

В наших учебниках психологии можно найти множество экспериментов, в которых испытуемый 'подчиняется' инструкции до такой степени, что причиняет боль и даже 'убивает' свою 'жертву', наблюдая через стекло, как она корчится от боли в соседнем помещении. Разумеется, в этих экспериментах испытуемого обманывают[109]. Из них вполне можно сделать вывод, что человека можно приучить к любой форме подчинения типа того, которое наблюдалось при нацизме, или к социальной организации по образцу муравейника. Однако мы не должны при этом забывать, что есть и люди, которые вырываются из этой массы, бунтари, которые берут на себя риск и противостоят группе, даже если за это им, быть может, придется идти в тюрьму. Здесь вспоминаются Бон-хоффер и браться Берригэн. Решение Дэниэла Эльсберга сделать документы Пентагона доступными для публики было тем реальным шагом, который, как он ощущал, он в состоянии сделать, чтобы быстрее прекратить бессмысленную бойню во Вьетнаме.

Что заставляет индивида сделать шаг вперед из приученной подчиняться массы и стать бунтарем? Случай Эльсберга дает много частичных ответов на этот вопрос: его сопереживание страданиям вьетнамцев, особенно страданиям беспомощных детей, которых он видел во время своей поездки по Вьетнаму; его раздражение от того, что он оказался неспособен добиться должного внимания от Макнамары и других высокопоставленных лиц, которые могли предпринять шаги, ведущие к прекращению войны; и, разумеется, его индивидуальный стиль, яркость его личности и его длительная борьба за достижение психологической целостности. Но какие бы мотивы мы не приписывали его действию, факт остается фактом: Эльсберг сделал шаг вперед из массы. Он действительно совершил действие, направленное против сил 'законности и порядка'. Распространяя истину, он встал в