Обсуждение этого феномена можно посмотреть в главе, написанной Минковски далее в этой книге.
Это интересный вопрос: в англоговорящих странах существуют прагматические тенденции избегания реакций на тревожные переживания. В Британии это выражается в стоицизме, здесь, в Штатах, мы стараемся не плакать или не показывать страх. Возможно, это одна из причин, по которой у нас нет достаточно развитого словаря переживаний.
См.: Meaning of Anxiety, p. 32.
Human Nature in the Light of Psychopathology (Cambridge: Harvard University Press, 1940).
Boss M., Psychoanalyse und Daseinsanalytik (Bern and Stuttgart: Verlag Hans Huber, 1957). Я благодарен доктору Эриху Хэйдту, ученику и коллеге Босса, за перевод некоторых разделов этой книги и за обсуждение со мной взглядов Босса.
Дэвид Бакан (David Bakan) использовал это понятие для описания переживания изолированности западного человека от собственного мира. По его мнению, данная изоляция происходит от скептицизма, унаследованного нами от английских эмпириков – Локка, Беркли и Юма. Он убежден, что их ошибка заключалась в понимании 'мыслителя как существующего в одиночестве, нежели как члена или участника некоего мыслящего сообщество'. ('Clinical Psychology and Logic', The American Psychologist, December 1956, p. 656). Интересно отметить, что Бакан объясняет эту ошибку только с социальной точки зрения, то есть с точки зрения отделения от общности. Но это скорее симптом, а не причина. Наверное, точнее было бы сказать, что изоляция от общности – это один из способов проявления всеобъемлющей базисной изоляции.
Вещи протяженные (лат.). – Редакторы.
Читатели, интересующиеся историей развития этих идей, вспомнят важный и внушительный символ из знаменитой доктрины Лейбница, где он утверждает, что вся действительность состоит из монад. У монад нет ни окон, ни дверей, каждая отделена, изолирована от другой. 'Каждая простая субстанция одинока, у нее нет прямых связей с другими единицами. Ужас, исходящий от этой идеи, был преодолен гипотезой о вселенской гармонии, согласно которой весь мир потенциально присутствует в каждой монаде, и каждый индивид развивается в естественной гармонии со всеми остальными индивидами. Здесь мы видим наибольшую глубину метафизической ситуации буржуазной цивилизации раннего периода. Мы обнаруживаем явное соответствие данной ситуации и буржуазной цивилизации, так как несмотря на растущее социальное разделение, люди все еще жили в общем мире' (Tillich P., The Protestant Era, p. 246). Эта доктрина 'доустановленной гармонии' не что иное, как понятие провидения в религии. Отношение между человеком и миром было каким-то образом предопределено. Декарт также считал, что Бог, чье существование, по его мнению, он доказал, гарантировал отношения между сознанием и миром. Социоисторическая ситуация того времени была такова, что 'вера' Лейбница и Декарта работала, то есть отражала существование общего мира (Тиллих). Но сейчас, когда Бог не только 'умер', но над его могилой уже и реквием спели, стали очевидны полная изоляция и отчуждение в отношениях между человеком и миром. Проще говоря, когда культурное явление, о котором речь шла выше, наряду с гуманистическими и иудео-христианскими ценностями потеряли свою значимость, то проявились неотъемлемые черты данной ситуации.
Хайдеггер использует термины 'пребывать' и 'проживать' вместо 'быть', 'находиться', когда говорит о человеке, находящемся в каком-то месте. Он употребляет слово 'мир' в значении греческого космоса, что означает 'универс', с которым мы взаимодействуем. Хайдеггер упрекает Декарта за чрезмерную поглощенность res extensa, за то, что он проанализировал все объекты и вещи в мире, но забыл о самом важном – о самом мире, о значимых отношениях между этими объектами и человеком. Современная мысль в этом вопросе практически полностью следует за Декартом, что во многом ухудшает
