бросилась в глаза фамилия «Крессет». Сейчас он уже не помнил, кто был автором статьи — какая-то женщина, сделавшая себе имя журналистскими расследованиями. Статья показалась ему недоброй. Она фокусировала внимание не столько на невезении, сколько на глупости и жадности пострадавших. Он быстро предпринял нужные шаги и приобрел Манор, жестко торгуясь и твердо зная, какие предметы собственности он желает купить вместе с домом. Самые лучшие картины были отложены для аукциона, но Джордж стремился завладеть вовсе не ими. Еще тогда, мальчиком, в первое посещение Шеверелл-Манора, его взгляд привлекло содержимое дома, и именно это содержимое ему хотелось получить, в том числе кресло в стиле королевы Анны. В тот первый визит он немного обогнал деда и, первым войдя в столовую, увидел кресло. На нем он и сидел, когда в комнату вошла девочка, некрасивая, серьезная, казалось, ей всего лет шесть, никак не больше. На ней были бриджи для верховой езды и блузка, открывавшая шею; она подошла к Джорджу и сказала агрессивным тоном:
— На этом кресле не разрешается сидеть.
— Тогда вокруг него должен быть натянут шнур.
— Тут должен был быть шнур. Обычно он тут натянут.
— Ну а сейчас его нет.
Секунд пять они пристально смотрели друг на друга, потом Джордж встал.
Ни слова не говоря, девочка с удивительной легкостью перетащила кресло через шнур, отгораживавший столовую от узкой полосы, выделенной для прохода посетителей, и сама решительно на него уселась. Ее ноги свисали с кресла, не доставая до пола. Она снова пристально уставилась на Джорджа, словно говоря: «Попробуй только возражать!» — но вместо этого спросила:
— Тебя как зовут?
— Джордж. А тебя?
— Хелина. Я тут живу. А тебе не полагается заходить за белые шнуры.
— А я и не заходил. Кресло стояло на этой стороне.
Эта стычка показалась ему слишком скучной, чтобы стоило ее длить, а девочка — слишком маленькой и некрасивой, чтобы вызвать интерес. Джордж пожал плечами и двинулся дальше.
И вот теперь кресло стояло в его кабинете, а Хелина Хаверленд, урожденная Крессет, работала у него экономкой; если она и помнила о той их первой детской стычке, она никогда ни словом об этом не обмолвилась. Сам он тоже молчал. Он истратил все, что получил в наследство от деда, на Шеверелл-Манор, и собирался содержать его на то, что станет получать от частной клиники, под которую переоборудовал западное крыло дома. Половину каждой недели, с понедельника по среду, он проводил в Лондоне, оперируя пациентов в бесплатном отделении и тех, кто занимал его частные места в больнице Святой Анджелы, а поздно вечером в среду возвращался в Сток-Шеверелл. Работы по переоборудованию крыла дома проводились весьма тактично, изменения были минимальными. Это крыло уже подвергалось реставрации в двадцатом веке, более того, его перестраивали еще в веке восемнадцатом; все другие — оригинальные — части Манора остались нетронутыми. Набрать штат сотрудников в клинику не представляло проблем: Джордж знал, кто ему нужен, и был готов платить более чем достаточно, чтобы этих людей получить. Однако сформировать штат операционной оказалось гораздо легче, чем нанять людей обслуживать Манор. Те месяцы, что он ждал согласования планов и потом, когда шло переоборудование, тоже не представляли проблем. Он жил в Маноре без всяких удобств, часто оставаясь там в полном одиночестве; заботилась о нем старенькая кухарка — единственная из обслуги Крессетов, которая осталась в доме, если не считать садовника Могуорти. Теперь, оглядываясь назад, он вспоминал тот год как самый спокойный и счастливый за всю его предыдущую жизнь. Он радовался своему приобретению, ежедневно переходя в полной тишине из Большого зала в библиотеку, с длинной галереи к своим комнатам в восточном крыле, испытывая тихое, ничем не омрачаемое торжество. Он понимал, что Манор никак не мог даже надеяться соперничать с великолепием Большого зала и садов Ательгемптона, с поразительной красотой пейзажа вокруг Энкума, или с благородством и историческим прошлым Вулфтона: графство Дорсет славилось величественными замками. Но Шеверелл-Манор был его «манором», и никакого другого он не желал.
Проблемы начались, когда клиника открылась и прибыли первые пациенты. Джордж дал объявление, что ему требуется экономка, но, как и предсказывали знакомые, испытывавшие ту же нужду, ни одна из претенденток ему не подходила. Старые слуги из Сток-Шеверелла, поколение за поколением работавшие у Крессетов, не соблазнялись высокой оплатой, которую предлагал чужак, вторгшийся в Манор. Он надеялся, что его секретарь в Лондоне найдет время справляться со счетами, с ведением бухгалтерских книг. Она не нашла. Он надеялся, что Могуорти, садовник, теперь отпущенный на покой дорогой фирмой и еженедельно являвшийся выполнять в Маноре тяжелую работу, снизойдет до того, чтобы больше помогать в доме. Тот не снизошел. Однако второе объявление об экономке, на этот раз иначе размещенное и иначе сформулированное, привело к нему Хелину. Он вспоминал, что это, скорее, она интервьюировала его, чем он ее. Она сообщила, что недавно развелась, что ни от кого не зависит; что у нее квартира в Лондоне, но она хочет найти себе какое-то занятие, пока размышляет, как построить свое будущее. Ей было бы интересно вернуться в Манор, пусть только на время.
Она вернулась шесть лет назад и все еще была здесь. Порой он задавался вопросом, как сможет обходиться без нее, когда она решит уйти, что она, вероятно, сделает столь же несуетливо и решительно, как пришла. Но он был слишком занят. Существовали еще проблемы (некоторые из них создал он сам) с операционной сестрой Флавией Холланд и с хирургом, его ассистентом, Маркусом Уэстхоллом. По натуре Джордж был человеком, все вовремя планирующим, однако он не видел смысла в том, чтобы заранее ожидать кризиса. Хелина уговорила свою бывшую гувернантку, Летицию Френшам, стать у нее бухгалтером. Летиция была то ли вдова, то ли разведенная, то ли просто уехавшая от мужа — он никогда не спрашивал. Счета велись безупречно, хаос в офисе сменился идеальным порядком. Могуорти прекратил раздражать всех угрозами уйти с работы и стал вполне услужлив. Повременные работники из деревни вдруг, загадочным образом, стали доступны. Хелина заявила, что ни один приличный повар не потерпит такую кухню, и Джордж, не скупясь, выделил деньги, потребные на модернизацию.
В каминах горели поленья, цветы и зелень даже зимой стояли в тех комнатах, которыми в доме пользовались. Манор ожил.
Когда Джордж подъехал к запертым воротам и вышел из машины, чтобы их открыть, он увидел, что аллея, ведущая к дому, темна. Однако стоило «мерседесу» проехать мимо восточного крыла к парковке, как зажегся свет, и в открывшейся двери главного входа Джорджа приветствовал повар, Дин Босток. На нем были синие клетчатые брюки и короткий белый пиджак — его обычная одежда, когда он собирался подавать обед. Он сказал:
— Мисс Крессет и миссис Френшам обедают не дома, сэр. Они просили передать вам, что поехали в Веймут, навестить друзей. Ваша комната готова, сэр. Могуорти растопил камины в библиотеке и в Большом зале. Мы подумали, что, раз вы в одиночестве, вы, может быть, предпочтете, чтобы обед подали там, а не в столовой. Принести напитки, сэр?
Они прошли через Большой зал. Чандлер-Пауэлл сорвал с себя куртку и, открыв дверь библиотеки, швырнул ее вместе с вечерней газетой на стул.
— Да. Виски, Дин, будьте добры. Я выпью прямо сейчас.
— А обед — через полчаса?
— Да, очень хорошо.
— Вы не выйдете на воздух перед обедом, сэр?
В голосе Дина слышались обеспокоенные нотки. Поняв причину, Чандлер-Пауэлл спросил:
— Так что же такое вы там вдвоем с Кимберли натворили?
— Мы подумали про суфле из сыра и про бефстроганов, сэр.
— Все ясно. Первое требует, чтобы я сидел и ждал его, а второе готовится быстро. Нет, Дин, я не собираюсь выходить на воздух.
Обед, как всегда, был превосходен. А он зачем-то задавал себе вопрос, почему с таким нетерпением ждет еды в те дни, когда в Маноре тихо и пусто. В операционные дни Джордж ел вместе с врачами и медсестрами и едва замечал, что у него на тарелке. Покончив с обедом, он уселся у камина в библиотеке и полчаса читал, потом взял куртку, электрический фонарик, отпер замок, отодвинул засовы и, выйдя через боковую дверь западного крыла в исколотую звездами тьму, зашагал по липовой аллее к белеющему кругу Камней Шеверелла.
