Дэлглиш.
— Нет. Она говорила только про свет.
— А кто-нибудь из вас слышал или видел что-то необычное, пока вы находились на этом этаже?
Они взглянули друг на друга и отрицательно затрясли головами. Дин сказал:
— Мы там были всего несколько минут. Все было спокойно. В коридоре горел приглушенный свет, какой всегда горит.
— А лифт? Вы обратили внимание на лифт?
— Да, сэр. Лифт находился на первом этаже. Мы им воспользовались, чтобы поднос с чаем наверх отнести. Можно было бы по лестнице подняться. Только ведь на лифте быстрей.
— Может быть, есть еще что-нибудь, что вам необходимо сказать мне про ту ночь?
Воцарилось молчание. И снова эти двое посмотрели друг на друга. Казалось, Дин набирается решимости. Наконец он сказал:
— Сэр, когда мы спустились обратно на первый этаж, я заметил, что дверь в сад не заперта на засов. Нам надо мимо этой двери пройти, чтобы к себе в квартиру вернуться. Это тяжелая дубовая дверь с правой стороны, сэр, она ведет в липовую аллею и к Камням Шеверелла.
— Вы уверены в том, что она не была заперта на засов? — спросил Дэлглиш.
— Да, сэр. Вполне уверен.
— А вы привлекли внимание вашей жены к тому, что дверь не заперта на засов?
— Нет, сэр. Только когда мы с ней вместе, уже утром, пришли на кухню, вот тогда я про это упомянул.
— Кто-нибудь из вас или вы вместе не пошли к двери — проверить?
— Нет, сэр.
— И вы заметили это, когда возвращались, а не тогда, когда помогали жене отнести чай наверх?
— Только когда возвращались, сэр.
Тут снова вмешалась сестра Холланд:
— Не знаю, зачем вам было помогать Кимберли нести наверх чай, Дин. Вряд ли поднос был таким уж тяжелым. Разве Кимберли не могла сама с этим справиться? Обычно она прекрасно справляется сама. Если бы не было лифта, но лифт есть. И в западном крыле всегда горит свет, хоть и приглушенный.
— Да, конечно, могла, — решительно ответил Дин. — Но я не хочу, чтобы она одна ходила по дому поздно ночью.
— Чего же вы боитесь?
— Не в том дело, — смутившись, произнес Дин. — Просто мне это не по душе.
— А вы знали, что мистер Чандлер-Пауэлл обычно запирает дверь на засов в одиннадцать часов? — спокойно спросил Дэлглиш.
— Да, сэр, я знал про это. Все здесь про это знают. Но иногда — немного позже, если он выходит на прогулку в сад. Я подумал, если я засов задвину, а он вдруг там, в саду, он в дом попасть не сможет.
— Гуляет в саду после полуночи? В декабре? — вмешалась сестра Холланд. — Разве такое возможно, Дин?
Дин посмотрел не на нее, а на Дэлглиша и ответил, пытаясь оправдаться:
— Это же не входит в мои обязанности, сэр, засов задвигать. Тем более дверь была заперта. Никто не смог бы войти в дом без ключа.
Дэлглиш обратился к Чандлеру-Пауэллу:
— Вы уверены, что задвинули засов в одиннадцать?
— Я запер дверь на засов в одиннадцать, как обычно, и нашел ее запертой на засов сегодня утром, в шесть тридцать.
— Может быть, кто-нибудь из присутствующих здесь отодвигал засов по какой-то надобности? Все вы, несомненно, понимаете, как это важно. Нам необходимо выяснить это сейчас.
Никто не сказал ни слова. Молчание длилось и длилось. Дэлглиш спросил:
— Кто-нибудь еще заметил, что после одиннадцати дверь не была заперта на засов?
И снова — молчание, на этот раз все же нарушенное глухим ропотом отрицаний. Бентон увидел, что они избегают встречаться друг с другом глазами.
— Ну что ж, — сказал Дэлглиш. — Тогда на данный момент достаточно. Благодарю всех за сотрудничество. Я хотел бы поговорить с каждым из вас отдельно — либо здесь же, либо в Старом полицейском коттедже.
Дэлглиш поднялся с места, и все остальные в этой комнате стали молча вставать со своих мест один за другим. Никто так и не заговорил. Они шли через холл, когда с ними поравнялся Чандлер-Пауэлл. Обратившись к Дэлглишу, он произнес:
— Я хотел бы коротенько поговорить с вами, если у вас найдется время.
Дэлглиш и Кейт прошли следом за ним в офис, и дверь за ними закрылась. Бентон не почувствовал ни малейшей обиды из-за того, что его деликатно, дав это понять без единого слова, отстранили от участия в разговоре. Он знал, что бывают моменты, когда двое полицейских способны получить от человека информацию, а трое могут помешать ему ее дать.
Чандлер-Пауэлл не стал терять времени. Они втроем даже сесть не успели, как он сказал:
— Есть кое-что, о чем я должен вам сообщить. Вы, несомненно, заметили неловкость Кимберли, когда ей задали вопрос, почему она не разбудила Флавию Холланд. Я думаю, что, вполне возможно, она пыталась это сделать. Дверь в номер сестры не была заперта, и если Кимберли или Дин ее приоткрыли, они могли слышать голоса — мой и Флавии. В полночь я был у нее. Думаю, у Бостоков не хватило решимости сказать об этом, особенно в присутствии остальных.
— Но разве вы не услышали бы, как приоткрылась дверь? — спросила Кейт.
Джордж спокойно взглянул на нее:
— Не обязательно. Мы были заняты беседой.
— Я надеюсь позже получить подтверждение этому у Бостоков, — сказал Дэлглиш. — Как долго вы были вместе?
— После того как я покончил с подключением сигнализации и запер садовую дверь на засов, я зашел к Флавии, в ее гостиную. Я пробыл там примерно до часу ночи. Нам необходимо было кое-что обсудить — как профессиональные вопросы, так и личные. Ни один из этих вопросов не имеет никакого отношения к смерти Роды Грэдвин. В течение этого времени ни я, ни она не слышали и не видели ничего необычного.
— И лифта вы не слышали?
— Мы его не слышали. Но я бы и не ожидал его услышать. Как вы могли видеть, он находится у лестницы, напротив гостиной сестры Холланд, но это современный лифт, новый и сравнительно бесшумный. Сестра Холланд, конечно, подтвердит мой рассказ, и у меня нет сомнений, что Кимберли, если ее станет опрашивать человек, обладающий опытом получения информации от существ легкоранимых, признается, что слышала наши голоса, когда узнает, что я с вами разговаривал. И не считайте моим особым достоинством то, что я сообщил вам об этом, и что, как я надеюсь, останется конфиденциальной информацией. Надо быть предельно наивным, чтобы не понимать, что — если Рода Грэдвин погибла примерно в полночь — мы с Флавией предоставляем друг другу алиби. И я вполне могу быть с вами откровенным. Я вовсе не хочу, чтобы ко мне относились иначе, чем ко всем остальным, однако врачи не слишком часто убивают своих пациентов, и если бы я задумал уничтожить эту клинику и собственную репутацию, я сделал бы это до, а не после операции. Терпеть не могу делать работу зря.
Видя, как лицо Чандлера-Пауэлла вдруг исказилось гневом и отвращением, совершенно его преобразившими, Дэлглиш поверил, что, во всяком случае, эти последние слова вполне могли оказаться правдой.
11
Дэлглиш вышел в сад один — позвонить матери Роды Грэдвин. Этот звонок его пугал. Выражать
