000 долларов – в различные отрасли промышленности: производство бумаги, гвоздей, соды, пиломатериалов и т. д. и 1 180 000 долларов – в 9 банков и инвестиционных компаний. У него были интересы в 9 компаниях по торговле недвижимостью, в 6 пароходных компаниях и 2 плантациях по выращиванию апельсинов! Роджерс вполне справедливо порекомендовал, чтобы Рокфеллер прекратил вкладывать большие средства в предприятия, которыми управляют другие хозяева. Они либо теряют эти деньги, либо пользуются ими для самообогащения. Роджерс считал, что Рокфеллеру следует контролировать основные предприятия, которые он бы финансировал, опираясь на способных заместителей.
Если инвестиции затягивали его в одну трясину мелочей, то растущие аппетиты на его кошелек влекли в другую трясину. К 1890 году Рокфеллера уже постоянно изводили просьбы о помощи от людей и учреждений, которые были слишком важны, чтобы их грубо отвергнуть. И неудивительно, что он попытался наладить определенный порядок в своих пожертвованиях. Мартовским днем 1891 года Рокфеллер, совещаясь на Бродвее, 26 с Фредериком Т. Гейтсом о делах университета, остановил молодого собеседника, когда тот поднялся уходить. «Сядьте, господин Гейтс, – сказал он, – я хочу поговорить с вами на другую тему».
Рокфеллер продолжал: «Я встревожен, господин Гейтс. Обращений за пожертвованиями стало слишком много, чтобы их вынести. У меня нет времени и сил обращаться с этими просьбами надлежащим образом при моей деловой занятости. Я так устроен, что не могу давать с охотой деньги, пока не разберусь основательно в полезности дела. Эти заботы теперь отнимают у меня времени и энергии больше, чем сама «Стандард ойл». Либо я должен переложить часть бремени, либо вовсе прекратить пожертвования. Последнее невозможно».
С тем, что это невозможно, Гейтс убежденно согласился.
«Думаю, что вы подходящий для этого человек, – сказал Рокфеллер. – Хочу, чтобы вы поехали в Нью- Йорк и открыли там офис. Вы сможете помочь мне в благотворительной деятельности, беря интервью, делая запросы и сообщая о результатах. Что вы думаете об этом?»
Хотя Гейтс ни в коей мере не осознал всю степень ответственности, которую подразумевал Рокфеллер, он принял его предложение без колебаний. В сентябре 1891 года Гейтс приступил к выполнению своих обязанностей в офисе на улице Нассау. Вскоре его ошеломил объем просьб. Газеты теперь широко знакомили читателей со статусом Рокфеллера как одного из богатейших людей. Например, в статье о великих состояниях Америки, появившейся в нью-йоркской газете Herald за 1892 год, активы Рокфеллера оценивались приблизительно в 125 000 000 долларов. Гейтс пишет: «Ни в приватной обстановке дома, ни за столом, ни в своей церкви, ни во время своих поездок к месту работы и обратно, ни за работой, ни где- нибудь еще господин Рокфеллер не был защищен от постоянных просьб. Не было у него помощников, когда его просили написать что-либо. В Нью-Йорке же от него добивались личных встреч. Господина Рокфеллера… травили почти как дикое животное… Однако он решил покончить с этим. Он знал, что говорил. И вот почти все просители без разбора, близкие или далекие, друзья или гости, представители элиты и простые люди, отсылались в мой офис на Темпл-Корт. Я делал все возможное, чтобы остудить горячие головы, выслушивал до конца каждую просьбу и объективно взвешивал достоинства каждого дела. Я обнаружил, что немало присосавшихся к господину Рокфеллеру благотворительных обществ не приносили пользы либо занимались мошенничеством. С другой же стороны, я постепенно развивал и внедрял во все его благотворительные акции научный принцип пожертвований. И вскоре он освободился почти от всех мелких забот и охотно и уверенно ступил на стезю большой филантропии».
Разумеется, Рокфеллер сохранил довольно обширный личный список благотворительных обязательств, но даже из него секретарь удалил многие пункты. Гейтс обнаружил, что в огромном потоке текущих запросов многие из них носили личный характер, были продиктованы эгоизмом и безрассудством. Просители съезжались со всех уголков Америки и мира, от всех категорий населения. Значительная часть просителей были неграмотными. Из года в год их число увеличивалось. Однажды, сразу после того, как Рокфеллер объявил о большом пожертвовании, Гейтс обнаружил, что за первую неделю после этого число просителей превысило 15 000 человек и за месяц перевалило за 50 000! Один-единственный пароход однажды привез из Европы около 5000 писем просителей. Неудивительно, что Рокфеллер находился на грани нервного срыва!
Деятель, которого Рокфеллер выбрал своим главным помощником в сфере филантропии, был таким же способным, как и его партнеры в бизнесе. В этом качестве его можно было сравнить с Флэглером, Роджерсом и даже, возможно, с Арчболдом. Несмотря на определенные недостатки, он располагал редким сочетанием талантов: интуицией, живым воображением, аналитическим умом и предвидением. К этому следовало добавить несокрушимую энергию, смелость и евангелический порыв. По сути, он был скорее бизнесмен, чем священник или социальный работник. Вскоре он заслужил уважение за осторожное, находчивое и трезвое поведение в бизнесе.
Гейтс приобрел разносторонний опыт. Он был студентом, преподавателем, фермером, банковским клерком, торговцем, священником, сборщиком благотворительных средств. Он стал лидером баптистской конфессии и одним из лучших советников руководства Чикагского университета. Несмотря на свой энтузиазм, он трезво мыслил и никогда не позволял, чтобы его личные соображения превалировали над интересами дела. Он сочетал ярко выраженный альтруизм в одних направлениях со строгим учетом своих интересов – в других. Когда он стал советником Рокфеллера в бизнесе и филантропии, этот дуализм его характера усилился, поскольку он мог быть хладнокровным, твердым, скептичным и находчивым в регулировании инвестиций. Он также мог быть доброжелательным, отзывчивым и увлеченным в содействии сбору средств для некоторых образовательных и социальных учреждений, чему был привержен. В любом случае он был гибок в общении, производил впечатление на окружающих людей и был способен завести аудиторию. Даже если коллеги замечали его недостатки и слабости, они продолжали восхищаться его динамичностью и силой характера.
Гейтс неизбежно стал вскоре влиять на политику Рокфеллера в области инвестиций и филантропии. Через некоторое время после приезда в Нью-Йорк Рокфеллер предложил, чтобы Гейтс, когда шефу случалось во время своих частых ознакомительных поездок находиться близ своих объектов собственности, отвлекался от работы в офисе, посещал эти объекты, узнавал все, что мог, об их состоянии и сообщал ему об этом. Гейтс делал это с меньшей неохотой, чем казалось. В своих «Случайных воспоминаниях» Рокфеллер объясняет, что он остановил свой выбор на Гейтсе из-за крепкого здравого смысла и проницательности. Фактически этот человек знал о финансах больше и глубже разбирался в бизнесе, чем он сам или Рокфеллер предполагали.
То, что Рокфеллер стал быстро и безоговорочно доверять Гейтсу, неудивительно. Как пишет Рокфеллер в своих «Воспоминаниях», он обнаружил в новом помощнике «редкую способность к бизнесу – высокоразвитую и осуществляемую с достоинством. Над этой способностью превалировала страсть к свершению великих, далекоидущих благих дел для человечества». Гейтс имел обыкновение излагать свои тщательно продуманные планы в четкой письменной форме. Если планы удовлетворяли Рокфеллера, он финансировал их без лишних слов и в той степени, в какой запрашивал Гейтс. Он обеспечил Гейтса всем необходимым для ведения дел – доверием, кредитом, информацией и самой лучшей офисной поддержкой. В этом он просто следовал своему жизненному принципу: обеспечивать энергичных, проницательных и честных помощников, каковы бы ни были их должности и звания, всеми удобствами, чтобы сделать их работу возможно легкой и успешной. «Я располагал всеми необходимыми инструментами, – подтверждает Гейтс, – а механизм был хорошо смазан и не допускал никакого трения. Ни один человек, занимавшийся ответственным бизнесом, не был так счастлив, как я. Ни один человек не получал больше помощи со стороны и не располагал лучшими возможностями».
Со своей стороны Гейтс вскоре убедился, что Рокфеллер был не только гениальным бизнесменом, но и одним из самых честных и сознательных промышленников, которых Америка когда-либо знала. Он никогда не сомневался в честности Рокфеллера и не доверял нападкам на него.
«За все время моего знакомства с ним, – писал Гейтс в конце своей карьеры, – знакомства, выпавшего на периоды испытаний и искушений, я не видел, чтобы он отступил, хотя бы на йоту, от деловой этики. Любая газетная байка, которая мне встречалась, о его мнимой причастности к темным сделкам, к сомнительному предоставлению преференций в горной промышленности, к искусственно раздутому спросу, к заговорам с целью вызвать панику, являлась ложью от начала до конца, без капли настоящей правды. То же касается операций так называемой «шайки «Стандард ойл», создания монополий или манипулирования
