Меркантильность во мне победила все. Так просто меня оказалось купить.
Я даже вздохнул с облегчением, — так, оказывается, мне хотелось, чтобы доктор уговорил меня… Мне хотелось. Вот в чем была какая-то необъяснимая странность.
Кларисса сказала:
— Да… Да… Через пять минут…
Через пять минут мы подходили еще к одной проходной. Здесь забор был уже сплошной, метра в три высотой, возведенный из красного кирпича. Проходная вдавалась в лес, но деревья, подходящие к этой кирпичной стене, были вырублены, и по периметру забора я заметил телекамеры.
Опять зевота напала на меня, я зевнул, широко и от всей души, — но он же обещал, полная безопасность, и пятьдесят баксов. Главный врач, серьезный человек. Он же не может врать…
Отступать уже нельзя. Поздновато для самолюбия делать ноги и стремглав мчаться к знакомым охранникам.
Главврача пришлось немного подождать. Он задерживался. Так что я, под присмотром объектива, развернувшегося ко мне, успел покурить.
— Ну, я пошла, — сказала сестра, когда на дорожке, по которой мы только что шли, показался мужчина с чеховской бородкой, и таких же очках, как на портретах классика. — Вы, когда соберетесь, зайдите в столовую, мы приготовим вам пакет, возьмете с собой.
— Спасибо, — сказал я, растроганный их заботой.
— Вот и Михаил, — сказал Чехов, протянув мне руку.
У них, у этих медиков, сплошная демократия, — осуществившаяся мечта нашего молодого общественного строя.
— Давайте я вас проведу, покажу объект, и все такое, — сказал Чехов, взял меня под руку, и мы, под ручку с ним, вошли в проходную. Это была комната без окон, но с еще одной камерой под потолком.
— Строгости, — сказал, извиняясь, доктор. — Пока не закроется одна дверь, не откроется вторая. — И сказал погромче, обращаясь уже не ко мне. — Алексей, будь добр, позови Виктора, пусть побудет для молодого человека экскурсоводом.
— Он обедать ушел, Николай Федорович, — прозвучал откуда-то с потолка смущенный голос.
— Черт знает что, нужен Виктор, а он ушел обедать… Я вас обоих квартальной лишу, делаю последнее замечанию. Вы слышите, это последнее замечание.
И здесь премия, — подумал я… Доктор совсем не умел ругаться. Он пытался быть строгим, у него не получалось… Но что-то было не так.
— Николай Федорович, да вы покажите ему кухню, — и все… Дальше он один справится.
— Справится, я не сомневаюсь, но у меня дела, я еле вырвался на пять минут…
— Он один справится, Виктор минут через пятнадцать придет, поможет. Да и какая разница…
— Я тебе поговорю, — вдруг, не на шутку, разозлился доктор, — я тебе поболтаю языком…
На последней фразе он даже зашипел змеей, так его пробрал невидимый охранник.
Что же он сказал?.. «Какая разница»». Какая разница один я там буду, или еще кто-то будет со мной… То есть, я так понимаю: нужно, — им и мне, — чтобы кто-нибудь еще был рядом со мной. Но нет под рукой лишнего человека. Но я могу поработать в одиночестве. И может случится какая-то разница, один я буду или еще с кем-нибудь. Но в результате, никакой разницы не будет… Ничего я не понял из их разговора, кроме одного, — с баксами, может, все было нормально, но с полной безопасностью происходило что-то не то.
— Без сопровождающего никуда не пойду, — сказал я. — Тем более, по вашей инструкции, он мне положен. И вообще…
Лицо доктора позеленело, губы сделались такими тонкими, что их незаметно стало совсем, а когда он открыл рот и начал произносить слова, щеки его, за бородой, затряслись.
— Поддерживать такое хозяйство, руководить, больше трехсот сотрудников!.. Каждый норовит вставить палки в колеса!.. У каждого гонор, который важнее всего!.. Под каждого нужно подстраиваться!.. Каждому угождать!.. Все из-за твоей болтовни!.. Много едите, вы все время что-то едите, у вас что, по три желудка на брата?!. Вы что, бараны, все время что-то жуете?!. Я вас спрашиваю, отвечайте мне, когда я с вами разговариваю!..
Охранник ничего не отвечал, лишь в микрофонной тишине слышалось его учащенное дыхание кающегося грешника.
— Молодой человек, вы, должно быть думаете, что вас разрежут на куски и съедят?.. Так вот, резать вас на куски никто не будет. Некому вас резать на куски!.. Не-ко-му!.. Мне стыдно за наше трусливое молодое поколение!
— Открывай!.. — заорал он Виктору. И тот послушно нажал какую-то там кнопку.
Вторая дверь, которая открывается лишь после того, как закроется первая, распахнулось, — мы с доктором вошли на охраняемую территорию.
Вот это был рай, честное слово. По крайней мере, мне так показалось с первого взгляда.
Могучий забор огораживал в китайском стиле выполненную двухэтажную расшикарнейшую виллу, окруженную куском рукодельной японской природы.
Какие-то низкие вечнозеленый деревья, похожие на шары. Деревца, похожие ветвями на высохшие корни, дорожки из гладких булыжников, даже площадка для размышлений, такая, как показывают по телевизору, с землей, расчерченной граблями и здоровым бульником посередине. Даже миниатюрная речка журчала между холодных камней и коряг, начинаясь от одной стороны забора и заканчиваясь у другой.
А домик то, а домик… Не у каждого мандарина есть, я думаю, такой…
Какой-нибудь лучший китайский архитектор, не нашедший денег для воплощения своего идеала на родине, осуществил его здесь. Но образование наш архитектор получил в Европе, — так что возникла стилизация под культуру его древнего народа.
Это словами не передать, — так это было красиво.
Доктор посмотрел на меня, наслаждаясь моим впечатлением. Даже, — подобрел…
— Нравится? — спросил он, снисходительно.
— Неожиданно очень, — сказал я.
— Да, фактор неожиданности способен творить чудеса. Особенно при внушенных устойчивых состояниях… Пройдемте.
Мы направились к стеклянным, разрисованным огнедышащими драконами, дверям. Те разъехались в разные стороны при нашем приближении.
Какой же здесь должен быть холодильник? — подумал я. — Куда же я, в калачный ряд, со своей паяльной лампой.
Здесь было много цветов, самых настоящих, живых. Мы попали сначала в холл, с диваном напротив плоского в полстены экрана телевизора, — цветы, названия которых я не знал, но не тюльпаны, не гвоздики, и не розы, стояли в керамической вазе на низком столике у одного из кресел. А из холла вышли на кухню. Здесь было даже две вазы с цветами, тоже не тюльпанами.
— Вот, — показал на тускло отсвечивающий тремя дверцами, холодильник, Николай Федорович. — Трясется… То ничего-ничего, не слышно его и не видно, то вдруг начинает трястись. Знакомый симптом?..
— Да, — сказал я, — иногда входит в резонансную частоту. Так бывает.
— Какой прогноз? Будет жить или нужно менять?
— Какой «менять». Просто при сборке немного кое-что недотянули, на час работы.
— И что?.. Трястись больше не будет?
— Никогда.
— Спаситель… Приступайте. Я бы составил вам компанию, но мне, к сожалению, нужно идти. Скоро придет молодой человек, будет вас охранять, — доктор хихикнул. — И без него можете не бояться, здесь ничего нет, по крайней мере, страшного.
— Да я уже догадался.
Только когда доктор ушел, я осмотрелся: ну и кухонька!.. Ни на одной рекламной картинке не видел такого изыска. В светло-коричневом стиле, все деревянное, но дерево у них получилось какое-то уютно-
