там не очень вышла?
- Наоборот, ты на тех фото такая же красивая, как и в жизни.
Я смущенно засмеялась, до сих пор не в силах понять общаюсь ли я с Кейтоном или с двумя братьями, ведущими странную игру?
- Катя? - позвал он меня по имени, и я сразу же улыбнулась, потому что поняла: мне нравится, когда он обращается ко мне таким плавным голосом.
- А?
- Я тебя люблю, - с этими словами он положил трубку, заставив меня в изумлении смотреть на экран слайдера. Но на сердце стало приятно. Бабочки вернулись назад, каждая из них притащила с собой по большой корзинке с цветочным нектаром, который изрядно подсластил мне душу.
Любит...
- Дочка? - заглянул ко мне в это время папа. Кажется, фильм закончился, и все дружно направились в кухню - за новой порцией пончиков. Заодно обсуждали, что будут смотреть следующее.
- Что? - спросила я, едва ли не жмурясь от признания Антона в восторге, как кошка. И сразу же забыла Кея.
- Хм, - обошел меня родитель и присел на Нелькину кровать. - Почти уже ничего.
- Точно? Кстати, у тебя за ухом кисточка, - с улыбкой сказала я Томасу.
- Ага, вот что кололось! - вытащил он тут же круглую коническую кисть орехового цвета, которых у нас в достатке валялось по всему дому. Когда в школе я ходила на урок рисования, моя учительница постоянно возмущалась, почему я беру с собой такие 'глупые и непригодные кисточки для рисования'. Правда, это было лишь половиной беды. Преподавательница была очень требовательная, и уже в третьем классе заставляла нас не просто рисовать, а делать тени, полутени и плавные переходы между оттенками. И еще чтобы мы не просто раскрашивали, а работали мазками и какими-то странными техниками, которыми, думаю, детские умы овладеть не в состоянии. Да и не детские тоже - пусть тебе и пятнадцать, двадцать пять или сорок лет, но если таланта к изобразительному искусству у тебя нет, то, сколько не тренируйся, а картин, способных зацепить взгляд, не создашь, и вообще будешь рисовать что и как попало. Не смотря на то, что мой отец - признанный художник, особенно известный в узких изобразительных кругах, одно время даже преподававший в известной Академии искусств, я почти не умею рисовать - нет ни дара, ни желания. В школе я тоже рисовала, как попало. Это неимоверное раздражало учительницу. А еще я пробовала копировать стиль папы, насмотревшись его странных работ в мастерской.
Однажды, уже в классе пятом, учительница задала нам нарисовать портрет близкого родственника. Томас как раз перед этим писал по памяти портрет бабушки (когда она увидела его, то избила им же своего старшего сына), который очень хвалили все его друзья. Я, подумав, что если скопирую папину работу, непременно получу 'отлично' - ведь он известный художник! - принялась усердно перерисовывать бесформенную желтую тучу, посредине которой торчало два великолепных красных глаза... Справа у тучи была костяная рука, грозящая зрителю неимоверно длинным указательным пальцем. Слева - фартук.
Когда я с гордостью притащила это учительнице за стол, ей чуть плохо не стало. Она решила, что я издеваюсь над ней, отругала меня перед всем классом и дала персональное домашнее задание на тему 'Зоопарк'. Дома я пожаловалась Томасу на такую несправедливость: почему его дяденьки-друзья говорят, что его картины красивые и необычные и увозят на всякие выставки, а моя учительница ставит двойки, ругает и задает домашнее задание.
- Просто она дура, эта ваша училка, - сказал он тогда мне, погладив по голове.
- Настоящий педагог, - ехидно заметил дядя Боря, сидевший у нас на кухне.
- Иди в баню, - отмахнулся родитель.- Катенька, не плачь! Почему ты плачешь?
- Я не хочу рисовать зоопарк, - хныкала я. - Я хочу гулять с Нинкой и с Иркой. Мы хотим пойти в гаражи и залезть на их крыши.
- Я бы на кое-чьем месте запретил ходить в такие места маленькой девочке, - вскользь заметил разумный изредка дядя Боря, но его не услышали.
- Не хочешь? Давай я тебе напишу, малышка? - предложил еще один папин друг, художник Даниэль, о котором я уже рассказывала.
- Только не ты! - запротестовал Томас, знавший, что главной фишкой Даниэля является стиль 'ню'. А, вернее, 'нью-модерн-ню', как окрестил его сам художник. - Моя дочурка еще слишком мала. Давай, Катрина, я все же сам тебе 'Зоопарк' нарисую.
- Бедный ребенок, - от души посочувствовал дядя Боря, - давайте ей лучше я нарисую? Глядишь, проблем не будет.
- Ты вообще не художник! - восстали против него два друга. - Мы сами можем!
Они нарисовали. Я принесла это на урок. В результате, через две недели ворчащему и недовольному сове-Томасу, пришлось вставать в семь часов утра и тащиться со мной в школу - на особое совещание. Членами этого совещания были наша учительница по рисованию, классная руководительница и школьный психолог, которому 'художница' показала оба рисунка: и тот, что по памяти пыталась нарисовать я, и тот, что в результате недолгих совместных усилий получились у Даниэля и Томаса.
- Вы папа Кати Радовой? - сухо поинтересовалась тогда учительница.
- Да, госпожа, я, - скромно откинул назад тогда еще очень длинные, волосы папа. Кожаный шнурок, заменяющий ему резинку, был утащен и изжеван маленькой Нелли.
- Я не госпожа, а Лариса Петровна, - строго сказала женщина.
- Школьные формальности, - проворчал отец. Я покорно встала за его спиной.
- Будьте любезны, садитесь, - предложила ему классная, до этого видевшая папу в самом начале первого класса.
- Спасибо, милая, - сфамильярничал родитель.
- Я вообще-то Виктория Андреевна, - смутилась классная, недавняя выпускница педагогического университета.
- Спасибо, я наслышан о вас, - отвечал Томас.
- Если наслышаны, то почему пришли только через неделю, а не сразу, как я вас вызвала? - недовольно спросила преподавательница рисования, которая была в школе еще и организатором.
- А что, собственно, заставило вас вызвать меня? Я, знаете ли, занятой человек, а не джинн из бутылки, увы, не могу приходить по первому вашему повелению. - На самом деле, Томас все никак не мог заставить себя подняться так рано. Он в четыре утра только ложился спать.
- Мы были вынуждены вызвать вас, так как нас тревожит возникшая ситуация с вашей дочерью Катей.
- А что с ней не так? Катя, ты сделала какую-нибудь гадость этим милым дамам?
Я отрицательно покачала головой.
- Понимаете, на основе двух последних Катиных работ по рисованию, которые мне показала Лариса Петровна, - сбивчиво начала школьный психолог, - я сделала вывод, что у Кати проблемы.
- Какие проблемы? - окинул ее откровенно заинтересованным взглядом Томас.
- Психические отклонения. Это видно в ее рисунках. Поэтому мы так настойчиво хотели с вами поговорить, - и психолог начала рассказывать о моих возможных психических недугах. Пока она говорила, папа все больше и больше краснел и копил возмущение, чтобы потом начать пафосно обличать учителей, 'закостеневших в традициях' и 'не понимающих современного новейшего авангарда'.
- Так это вы Кате всю эту гадость рисовали? - скептически спросила психолог.
- Как грубо вы выражаетесь, милая! Вам показывают необычный рисунок, а вы сразу заводите свою песню: 'это ненормально, это психушка!' Что у вас за отсталая школа? Как вас учат художественным искусствам? Нет, сейчас в школах совершенно не понимают искусства и подгоняют всех под одну глупую планку! И вы хотите, чтобы дети были талантливыми? Нет, талант не подгонишь под определенную черту 'можно-нельзя'! - раздухарился родитель.
- А вы кто у нас такой? - вздернула подбородок учительница рисования, ненавидевшая, когда с ней спорят. - Критик?
- Нет, я художник! - с апломбом отвечал родственник.
- Да? - явно не поверила ему женщина. - И как вас зовут?
- Нас зовут Томас Радов. Мы-с художники-модернисты, - с явным удовольствием отвечал ей папа. -
