Однажды Акбар спросил его: 'Я не могу представить себе, что кто-то может тебя превзойти. Это кажется невозможным — ты, по-моему, последнее слово. Но когда бы я об этом ни подумал, в моем уме возникает мысль, что ты, должно быть, являлся учеником по отношению к Мастеру, от которого ты выучился, и кто знает, может быть, он превосходит тебя. Кто твой Мастер? Он еще жив? Если он жив, тогда пригласи его во дворец'.
Тансен сказал: 'Он жив, но его нельзя пригласить во дворец, потому что он как дикое животное. Вы не можете пригласить его во дворец, он ходит, как придется. Он не есть человек общества. Он — как ветер, или как облака. У него нет связи с обществом — бездомный скиталец. Более того: его нельзя пригласить спеть или сыграть. Это невозможно. Он поет, когда он чувствует. Когда он чувствует, он танцует. Мы пойдем к нему, подождем и понаблюдаем'.
Акбар был так заинтересован, он пришел в восторг: 'А его Мастер жив — это стоит того, чтобы поволноваться. Где бы он ни был, — сказал Акбар, — я пойду'.
Он был бродячим факиром. Его звали Харидас. Тансен послал гонцов, чтобы выяснить его местонахождение. Его нашли в хижине около реки Ямуна. Акбар и Тансен пошли послушать его. Местные жители сказали: 'Что-то около трех часов ночи, прямо в посреди ночи, он иногда поем и танцует. Однако весь день он сидит тихо'. Итак, среди ночи Акбар и Тансен, спрятавшись, как воры позади дома, ждали — потому что, если бы он узнал, он мог не запеть.
Но Харидас начал петь и потом начал танцевать. Акбар был загипнотизирован. Он не мог произнести ни единого слова, потому что никакая оценка не была бы достаточной. Он непрерывно плакал. И когда они возвращались домой после окончания песни, он хранил молчание. Слезы продолжали катиться из глаз. Когда он пришел во дворец, он прямо на ступенях сказал Тансену: 'Я думал, что никто не может превзойти тебя, я думал, ты уникален, но теперь я должен сказать тебе, что ты не идешь ни в какое сравнение с твоим Мастером. Отчего такая большая разница?'
Тансен ответил: 'Разница проста. Я пою и играю, чтобы получит нечто еще: власть, престиж, деньги, уважение. Моя музыка — это пока еще средство для достижения иного исхода. Я пою, чтобы получить что- то, а мой Мастер поет, потому что получил что-то. В этом разница. Он поет только тогда, когда имеет что-то внутри — тогда происходит пение, тогда он танцует. Это побочный продукт. Когда он наполнен Божественным и не может вместить его, когда оно переполняет его, только тогда он поет. Его пение — это исход сам по себе. Он празднует!'
И в этом разница между настоящей любовью и фальшивой любовью.
Настоящая любовь просто празднует. Для настоящей любви нет будущего. Настоящая молитва — это праздник. Это не усилие, не средство для чего-то другого. Она появляется и растворяется сама в себе. Момент молитвы — это сама бесконечность. И человек молитвы никогда не считает. Это просто глупо! Даже единственного момента так много, даже один единственный момент становится таким глубоким удовлетворением — некто наполнен. Он не просит большего Действительно, этого слишком много. Одного момента молитвы так много, что вас больше нет. Это наполняет вас полностью и переливается через край.
Если вы можете достигнуть единственного момента молитвы, любви или медитации, вы почувствуете благодарность навсегда. Вы не будете жаловаться.
Тот человек не был человеком молитвы. Человек был жаден, он должен был быть жадным в этом мире, на базаре. Он покинул базар, но базарный ум еще тут. Он оставил богатства этого мира, но отношение все еще то же самое. Он подсчитывает свои дни молитвы, как монеты. Он говорит, что молился и постился 30 лет и все еще не подошел к пониманию Бога. Он никогда не подойдет к пониманию Бога, потому что он совсем не изменился. Он несет все свои мирские отношения в другой мир.
И помните: ваше отношение — это ваш мир. Вы не можете взять его в другой мир. Вы делаете другой мир точно таким же, как тот, который вы покинули.
Ко мне пришел человек — он очень богат и жертвовал деньги многим заведениям, социальным благотворительным обществам, храмам т. п. Он пришел ко мне и рассказал о своих пожертвованиях, и о том, сколько он дал. А его жена добавила упущенную информацию. Она сказала: 'Почти миллион рупий он пожертвовал'.
Человек посмотрел на жену и с небольшим раздражением сказал: 'Почти миллион — не почти, а миллион и десять тысяч!'
Подсчитыванием того, что вы дали, ведение счета… Когда вы ведете счет — вы вообще не даете, вы не делитесь. Это не было даром. Когда вы считаете, что это может быть сделкой — сделкой с другим миром — и этот человек обязательно пожалуется в один прекрасный день, потому что он скажет: 'Я дал так много и не подошел ни насколько ближе к пониманию Бога'.
Байазид сказал ему, что даже ста лет может быть недостаточно.
Даже ста жизней может быть недостаточно. Это не вопрос времени. Если вы делаете неправильную вещь, вы можете делать ее вечно — это не вопрос времени. Если вы делаете неправильную вещь, вы можете продолжать делать её, но одним лишь повторением неправильной вещи миллион раз вы не станете правильным. А если вы сделаете правильную вещь только один раз — все решится.
Поэтому вы можете продолжать молиться миллионы жизней — ничего не произойдет. А я говорю вам: даже если вы помолитесь правильно один единственной момент, все сразу произойдет. Это не вопрос времени и количества: это вопрос отношения и качества. Сколько вы молитесь — это не вопрос: как глубоко? Вопрос не в том сколько раз в день вы молитесь. Магометане молятся пять раз в день, и этот человек должен был молиться пять раз в день в течение 30 лет. Не имеет значения, сколько раз — 5 или 50. Вопрос в том качестве, которое вы приносите в это, в вашем сознании, бдительности, любви — как вы молитесь.
Есть в Бенгалии история: человек, очень-очень логичный, не человек, грамматик, жил там около 500 лет назад. Его звали Бхаттоджи. Он был известным санскритским грамматиком. Он никогда не ходил в храм… Он состарился. Ему было 60, и тогда отец сказал: 'Я ходил в храм, молился каждый день. Я ничего тебе не говорил об этом, потому что надеялся, что ты можешь сам прийти к пониманию себя. Но теперь уже поздно: теперь ты тоже стар, тебе 60. Время идти. Время подготовиться к миру иному. Когда ты пойдешь в храм и помолишься?'
Бхаттоджи сказал: 'Видя тебя идущим в храм и возвращающимся таким же, я удивился, в том ли вопрос, сколько раз, сколько лет ты молишься, кажется, вопрос в том, как ты молишься, вопрос в качестве. Потому что, наблюдая за тобой каждый день столько лет, дважды в день я видел, что ты шел в храм и возвращался таким же! Видимо, молитва не действует. А как такое возможно? Должно быть, здесь что-то не так,
Я пойду завтра. Завтра мой день рождения, и я пойду завтра и сделаю все, что могу сделать. Я вложу в это все свое существо. Только однажды я помолюсь — но я ничего не оставлю внутри. Я полностью войду в это, но только однажды. Если что-то произойдет, это произойдет. Если ничего не произойдет, я закончу на этом.
Тогда я никогда больше не пойду опять, потому что, какая польза. В этом нет смысла.
Если ничего не произойдет, если я сделаю ставку на всего себя полностью и ничего не останется позади, тогда на следующий день я не смогу сделать большего. Большее невозможно, если я сделаю все, что можно было сделать. Однажды я помолюсь. Если что-то произойдет, это произойдет. Если нет — я закончу на этом. Тогда я не пойду молиться снова'.
Отец засмеялся. Он сказал: 'Ты глуп. Нужно молиться целые жизни подряд, тогда только что-то произойдет. Но давай посмотрим, пойди завтра и попробуй'.
Бхаттоджи пошел в храм — больше не вернулся. Он умер. Стоя перед Божественным Божеством в храме, он молился однажды и умер. Действительно, он целиком вошел в это. Ничего не осталось.
Молитва, любовь, нуждаются в вашей тотальности. Даже часть вас не должна быть оставлена позади, наблюдающая и вычисляющая, управляющая. Вы должны быть в этом; не часть вас, но вы в вашей целостности. Вот почему молитва становится святой, потому что вы целиком в ней.
Быть целиком — значит быть святым. Нет другой святости.
