должность он был назначен 28 февраля 1935 г., после того как прежний руководитель КПК Л. М. Каганович был утвержден народным комиссаром путей сообщения.
Пост председателя КПК предоставлял дополнительные возможности для выявления «врагов», проникших в партию, в различные государственные предприятия и учреждения.
Представление об этой стороне деятельности Ежова дают фрагменты опубликованных дневниковых записей А. Г. Соловьева, в то время научного сотрудника Института мирового хозяйства и мировой политики, несколько раз встречавшегося с Ежовым по служебным делам:
«5 марта 1935 г. Вызывался в ЦК к Бауману [36] … От него узнал, что закончившийся пленум ЦК… председателем КПК утвердил секретаря ЦК Ежова. На мой вопрос, что за причина такого быстрого выдвижения Ежова, ведь до недавнего времени совсем не было известно его имя, Бауман улыбнулся, говорит, он показывает себя очень твердым человеком с огромным нюхом. За него горой Каганович. Очень доверяет и т. Сталин.
25 марта 1935 г. Вместе с Варгой[37] и Войтинским[38] нас вызывали в ЦК к Бауману. Он провел к Жданову[39] где был и Ежов, такой низкорослый, щуплый. Жданов задал вопрос, как мы оцениваем свой научный аппарат. Варга ответил, что аппарат очень квалифицированный. Большинство — это либо политэмигранты, либо работавшие в наших заграничных организациях. Мировое хозяйство в целом и по отдельным странам знают очень хорошо. Ежов насмешливо заметил, почему в таком квалифицированном аппарате свободно гнездились и, наверное, гнездятся враги народа. Он сказал, что не доверяет политэмигрантам и побывавшим за границей. Но Войтинский резко прервал его. Выходит, ему, коммунисту с 1912 г. и по заданию ЦК много работавшему советником в борющейся компартии Китая, и Варге, честно выполняющему поручения ЦК, как политэмигранту тоже нет доверия? Это же грубое оскорбление. Но Жданов вмешался, удержал ссору, сказал, что произошло недоразумение. Однако события, связанные с убийством Кирова, заставляют партию повысить бдительность ко всем без исключения. Ежов опять добавил, что тов. Сталин учит: бдительность требует обязательного выявления антипартийных и враждебных элементов и очищает от них. Это надо твердо помнить. Мы ушли удрученные.
25 июня 1935 г. Встретил Тер-Арутюнянца. Он работает в КПК… Очень неодобрительно отзывается о председателе КПК Ежове. Груб, упрям, поверхностный, подозрителен, мелочный. Хватает за всякое слово, используя для обвинения.
14 сентября 1935 г. Вместе с Варгой и Войтинским нас вызывал Ежов. Щуплый, несколько суетливый и неуравновешенный, он старался держаться начальственно. Он сказал, что мы должны помогать ему в раскрытии контрреволюционного подполья. Варга возразил, что мы научная организация, а не охранный орган. У нас нет ничего общего с охранными и следственными органами. Ежов нервно напомнил, что наш институт наполнен темными личностями, связанными с заграницей, значит, тесно связан с органами охраны, вылавливающими шпиков и заговорщиков. Варга возмутился, сказал, что институт никогда не будет разведывательным филиалом, просил не мешать заниматься научной работой. Ежов рассердился и потребовал представить секретные характеристики на каждого сотрудника с подробным указанием его деятельности и связей с заграницей. Мы ушли с угнетенным настроением.
20 марта 1936 г. Нас вызывали… в НКВД к начальнику отдела Грязнову. Он стал расспрашивать о сотрудниках. Варга возмутился, сказал, что нас мало интересуют биографии, мы оцениваем [сотрудников] по результатам научной работы. Грязнов ответил, что считает наш институт сильно засоренным чуждыми людьми и [что институт] нуждается в расчистке. Варга запротестовал. Грязнов предложил нам пойти к Ежову. Передал, что Варга считает НКВД помехой в работе и защищает аппарат. Ежов рассердился, сказал, что мы забываем призывы великого вождя и учителя гениального Сталина к высокой бдительности. Что мы не понимаем и недооцениваем таящейся в нашем институте контрреволюционной опасности. Среди сотрудников — эмигрантов и бывших за границей, наверное, имеются завербованные американской, английской, французской и др. контрразведками и [агенты] фашистского гестапо. Ежов приказал немедленно представить на каждого всестороннюю характеристику и особый список близко соприкасавшихся с Зиновьевым, Каменевым, Сафаровым, Радеком, Бухариным[40]. Мы ушли удрученные.
21 марта 1936 г. Варга вместе со мной и Войтинским ходили к Бауману с жалобой на Ежова — отвлекает от научной прямой работы. Бауман… повел к Жданову. Узнав суть жалобы, Жданов позвонил тов. Сталину. Мы перепугались и раскаивались, но было поздно. Скоро пришел тов. Сталин. Спросил Варгу, чем его обидел Ежов. Варга ответил: ничем, но требует не свойственной институту работы. Тов. Сталин нахмурился, но спокойно объяснил. Вероятно, Варга не представляет всей трудности работы Ежова, от этого — недоразумения. Он сказал, что Варга, несомненно, большой уважаемый ученый… его очень ценят, но он недостаточно ясно понимает всю сложность современной внутриполитической обстановки и чрезмерно доверчив. А от этого выигрывает враг. Мы ушли, поняв, что надо выполнять требования Ежова»{163}.
К началу 1936 года работа по проверке партийных документов была практически завершена, и 4 февраля решением Политбюро Ежов, успешно выполнивший поставленную перед ним задачу, был освобожден от обязанностей заведующего Отделом руководящих партийных органов. Новым начальником Отдела был назначен его заместитель Г. М. Маленков, под руководством которого проводилась последовавшая за проверкой партийных документов кампания по их обмену. Ей тоже была придана форма чистки, правда, в этот раз внимание обращалось, главным образом, на пассивных коммунистов — так называемый «балласт».
Ежова же ждала другая, не менее ответственная работа. 27 февраля 1936 года, по указанию Сталина, ему было поручено наблюдение за ходом следствия по делу арестованной органами НКВД группы бывших троцкистов, при этом он должен был не просто контролировать следственный процесс, но и непосредственно участвовать в допросах вместе с чекистами. Поручение Сталина свидетельствовало о том, какое значение он придавал данному расследованию, но одновременно — и о его неверии в способность (и желание) НКВД самостоятельно добиться необходимого результата. И надо сказать, что основания для такого рода сомнений у него, безусловно, были.
