«Многие из них по несколько раз исключаются из партии, не сдают партийных билетов, переезжают в другие парторганизации и там становятся на учет. Так как это применяется повсюду, совершенно очевидно, что троцкисты имеют на этот счет определенную директиву»{165} .
Еще одно доказательство координации действий троцкистов из единого центра Ежов увидел в том, как замаскировавшиеся троцкисты-коммунисты протаскивают своих единомышленников в партию. Обработав какого-нибудь беспартийного рабочего в своем духе, троцкисты убеждали его в необходимости вступить в партию, обеспечивали его соответствующими рекомендациями или давали их сами.
«Такие факты, — пишет Ежов, — обнаружены в Одессе, Иваново, на Урале и т. д. Совершенно очевидно, что здесь тоже троцкисты действовали по какой-то директиве»{166} .
Получив от Сталина карт-бланш на все необходимые действия, вытекающие из его «открытия», Ежов встретился с одним из наиболее близких ему людей в руководстве НКВД, первым заместителем наркома внутренних дел СССР Я. С. Аграновым. Сообщив, что, по его мнению и по мнению Сталина, в стране существует не вскрытый до сих пор центр троцкистов, Ежов распорядился провести операцию по ликвидации троцкистского подполья в Москве, где скорее всего и должен был находиться искомый центр. О том, как события развивались дальше, Агранов рассказал в своем выступлении на февральско-мартовском пленуме ЦК в 1937 году:
«Я дал распоряжение о подготовке к проведению этой операции Молчанову [начальнику Секретно- политического отдела ГУГБ НКВД] и довел об этом до сведения т. Ягоды. Под всевозможными предлогами и со ссылками на то, что подготовительные меры к этой операции еще не закончены, Молчанов к выполнению распоряжения не приступал. Я дал тогда указание Управлению НКВД по Московской области т. Реденсу представить справку о наличии троцкистских подпольных групп в Москве. Я получил от управления Наркомвнудела по Московской области обстоятельную справку, из которой было видно, что в Москве существует несколько десятков активных законспирированных троцкистских групп… Ввиду того, что мое устное распоряжение не выполнялось… я отдал письменное приказание Молчанову немедленно представить мне план операции по ликвидации всех контрреволюционных троцкистских гнезд. Я этот вопрос… ставил и на оперативных совещаниях, где также присутствовали и Молчанов, и Ягода. Молчанов пытался доказать, что активно действующих троцкистов в Москве не так уж много. Я все же настойчиво предложил эту операцию провести… Молчанов после моего письменного приказания вызвал к себе ответственных оперативных работников УНКВД по Московской области и грубо выругал их за представленную мне справку, доказывая им, что никакого серьезного троцкистского подполья в Москве нет»{167}.
Раздраженный позицией Молчанова, Сталин как-то в разговоре с Ягодой сравнил его с бывшим начальником ленинградского управления НКВД Ф. Д. Медведем, прозевавшим убийство Кирова. «Либо он тупица, либо подозрительный человек»{168}, — заявил вождь. Однако дело было не только в Молчанове, и Сталин прекрасно понимал, что вести себя подобным образом тот мог, лишь опираясь на поддержку своего непосредственного начальника Ягоды, который, возглавляя НКВД, руководил также работой его основного подразделения — Главного управления государственной безопасности, куда входил и Секретно-политический отдел.
Не имея намерений окончательно рвать с Ягодой, которому как хорошему организатору непросто было бы подобрать замену, но желая все же продемонстрировать, к чему может привести его непослушание, Сталин в конце 1935 года поручил возглавить Главное управление госбезопасности Я. С. Агранову. Правда, это устное распоряжение не было подкреплено соответствующим решением Политбюро, поэтому после непродолжительного периода организационной неопределенности все осталось как есть, тем более, что Агранов вскоре серьезно заболел и вернулся к работе только в июне следующего года.
В конце концов, уступая давлению Сталина и Ежова, Ягода с Молчановым вынуждены были подключиться к поиску пресловутого троцкистского центра. Усилилось агентурное наблюдение за бывшими оппозиционерами, как находящимися на свободе, так и отбывающими наказание. Последних начинают активно и углубленно допрашивать, стремясь обнаружить неизвестные ранее организационные связи, а также контакты с заграницей.
В начале ноября 1935 года Секретно-политическим отделом ГУГБ НКВД от одного из бывших троцкистов, отбывающих наказание в Горьковской тюрьме, были получены сведения о якобы существующей в Горьковском пединституте крупной законспирированной троцкистской группе. Занимаясь проверкой этой информации, чекисты обнаружили среди преподавателей института одного очень интересного человека — приехавшего в СССР из Германии в июле 1935 г. по гондурасскому паспорту некоего В. П. Ольберга.
29-летний сын известного деятеля российского социал-демократического движения Пауля Ольберга (Шмушкевича) Валентин Ольберг с 1919-го по 1927 год проживал в Риге, затем переехал в Берлин, где примкнул к местным левым организациям и вступил в компартию. Там же, в Германии, был завербован чекистами и получил задание внедриться в одну из действующих в стране троцкистских группировок и попытаться проникнуть в ближайшее окружение Л. Д. Троцкого, проживавшего в эмиграции в Турции.
Первую часть задания Ольберг выполнил, а вот вплотную приблизиться к Троцкому не сумел. После того, как он выразил желание стать секретарем Троцкого, его пригласили на собеседование, но проявленный им повышенный интерес к троцкистской оппозиции в СССР, к обстоятельствам жизни самого Троцкого показался подозрительным, и вопрос о его поездке к Троцкому отпал. Правда, с проживающим в Берлине сыном и правой рукой Троцкого Львом Седовым Ольберг контакт установил и периодически оказывал ему разные мелкие услуги: доставал нужные книги, газетные вырезки и т. д.
Весной 1931 года, в результате размежевания в среде немецких левых, группировка, в которую входил Ольберг, оказалась за бортом троцкистской организации, и его попытки снова вступить в нее успехом не увенчались.
После прихода к власти нацистов Ольбергу пришлось покинуть Германию и перебраться в СССР. Здесь он был направлен в Сталинобад (Таджикистан), где некоторое время трудился в качестве преподавателя истории в местном пединституте. Летом 1933 г. его направляют в Чехословакию, где нашли приют многие немецкие левые организации и где он был зарегистрирован как политэмигрант из Германии.
Сумев (на деньги родителей жены) добыть себе паспорт гражданина Республики Гондурас, Ольберг в дальнейшем при пересечении границы использовал именно данный паспорт. В марте 1935-го он на несколько дней съездил по туристской визе в СССР, затем поехал в Германию, но в июле снова отправился в СССР, где его устроили на работу преподавателем истории в Горьковский пединститут. Здесь же, в Горьком, в тресте «Союз-мука» уже некоторое время трудился его брат Павел.
Человек, всего несколько месяцев назад приехавший из-за границы, где имел контакты с троцкистами, был весьма перспективной кандидатурой на роль связника Троцкого с троцкистским подпольем в СССР. Конечно, Ольберг был «своим», но в условиях, когда задачу нахождения мифического троцкистского центра приходилось выполнять фактически уже любой ценой, им решено было пожертвовать.
5 января 1936 года Ольберг был арестован. Первое время он никак не мог понять, что произошло, хотя интуитивно уже чувствовал, что добром для него это не кончится. 27 января он пишет следователю, ведущему его дело:
«После Вашего последнего допроса 25/1 меня охватил отчего-то ужасный, мучительный страх смерти. Я, кажется, могу оговорить себя и сделать все, чтобы положить конец этим мукам. Но я явно не в силах возвести на себя поклеп и сказать заведомую ложь, т. е. что я троцкист, эмиссар Троцкого и т. д. Я
