На секунду сердце у Харли замерло, и в эту секунду, словно при вспышке молнии, он увидел свою будущую жизнь с Клер. Они останутся без гроша в кармане, без денег, без всех тех роскошных мелочей, к которым он привык, будут жить в дешевой квартире над гаражом или над итальянским ресторанчиком, ему придется отказаться от «Ягуара». Харли стиснул кулаки; его челюсти были так крепко сжаты, что зубы заныли.
Словно прочитав его мысли, Нил широко усмехнулся, блеснув золотой пломбой:
– Что, скверная картинка, сынок?
– Это не имеет значения. Я не откажусь от нее. Нил вздохнул и провел рукой по жидким волосам.
– Да брось! Со мной можешь не ломать комедию. Конечно, тебе хотелось бы думать, что ты такой благородный, такой романтичный и прочее. Но на самом деле ты ничем не лучше меня или Уэстона. Хорошую жизнь ты любишь больше, чем любую женщину, – он опять ухмыльнулся.
– Но Клер...
– Она носит фамилию Холланд – как и ее папаша! Нил оперся бедром о край стола и испустил тяжелый вздох, шедший, казалось, из самой глубины души. Правда, еще неизвестно, была ли у него душа. В том, что касалось души или совести Нила Таггерта, небесное жюри присяжных все еще совещалось и пока не пришло ни к какому заключению.
– Я пытался вести дела со старым Датчем по-хорошему, ты же знаешь. Приехав сюда, я сразу предложил ему партнерство, но Бенедикт Холланд повел себя как феодальный барон. Он не мог даже сосчитать, сколько денег получил бы, если бы мы работали вместе, а не конкурировали друг с другом! С самого начала он стал строить планы, как бы от меня избавиться. Все, что имело отношение к «Таггерт Индастриз», стояло ему поперек горла. Хочешь знать мое мнение? Ты не хочешь, я знаю, но все равно скажу: бьюсь об заклад, Датч приплачивает своей дочке, чтобы она строила тебе глазки, лишь бы мне досадить.
– Это невероятно, – прошептал Харли. – Ты просто сошел с ума. Ты настолько зациклился на своей персоне, что считаешь, будто весь мир вращается вокруг тебя. Но ты ошибаешься, наши отношения с Клер тебя не касаются. И я буду встречаться с ней, нравится тебе это или нет.
– Ну тогда готовься съехать отсюда и забудь о возвращении в Беркли[5] на осенний семестр. А что касается машины, ты ездишь на ней по доверенности, так что можешь вернуть ключи.
Харли проглотил тошнотворный страх, подступивший к горлу. Этот необъяснимый страх преследовал его с самого детства. Он всегда чувствовал свою второсортность и боялся, что в решающую минуту окажется не на высоте. Годами он жил в тени Уэстона. Высокий, спортивный, Уэстон был непревзойденным чемпионом и на футбольном поле, и на заднем сиденье автомобиля. Уэстон шутя окончил среднюю школу и благодаря своим спортивным достижениям поступил в Стэнфорд[6] на полную стипендию, черт бы его побрал. Великий Уэстон, царь и бог, сидел у него в печенках.
– Ты не сможешь запугать меня, папа, – сказал Харли вслух и нервно сглотнул.
– Запросто, сынок. – Нил казался спокойным и уверенным в себе, он как будто получал удовольствие от этого поединка. – Сколько, по-твоему, ты сумеешь продержаться в реальном мире, имея грошовую работу и кучу счетов? У Клер Холланд запросы большие, как, впрочем, и у тебя самого. Едва ли она будет счастлива, живя одной любовью или как там это называется. И ты тоже на это не проживешь.
Внезапно распахнулась дверь, и Пейдж, младшая сестра Харли, даже не подумав постучать, влетела в кабинет.
– Кендалл приехала!
С упавшим сердцем Харли посмотрел в окно и увидел маленький красный «Триумф» Кендалл, затормозивший у их гаража. Она вышла из машины – хрупкая на вид девушка с нежной белой кожей, светлыми, почти белыми волосами и громадными невинными голубыми глазами, взиравшими на него с горьким упреком. Она без слов, одним взглядом умела обвинить его в обмане, в измене и всех других смертных грехах.
День, начавшийся для Харли скверно, грозил закончиться еще хуже.
– Надеюсь, ей ты сумеешь объяснить все это более связно, чем мне, – сказал Нил в спину Харли, выходившему из кабинета в холл.
Пейдж успела гостеприимно распахнуть входную дверь и теперь ослепительно улыбалась красивой гостье.
– Я думала, ты уже в Портленде.
Пейдж обожала Кендалл. То же чувство она испытывала к красивым одноклассницам, попавшим в группу поддержки спортсменов, к тем, кого выбирали королевами красоты или «мисс» какой-нибудь рекламной продукции, а еще раньше, когда она была на несколько лет младше, – к своим дурацким куклам Барби. Это было исступленное, безмерное, неистовое чувство. Настоящая безумная страсть.
Кендалл хватило совести слегка покраснеть.
– Я... м-м-м... заехала повидаться с Харли. – Она бросила на него траурный взгляд, заставивший его внутренне съежиться.
– Вот как? – Лицо у Пейдж вытянулось, улыбка погасла, скрыв пластинки на зубах.
– Но я непременно загляну к тебе перед отъездом, – с улыбкой обещала Кендалл.
Харли молча собирался с силами для предстоящей сцены.
– Кендалл! – громогласно приветствовал гостью Нил. Его улыбке мог бы позавидовать Чеширский кот[7]. – Как поживаешь? Как твои старики?
– Прекрасно.
– Твой отец все еще играет в гольф? И как успехи?
– Он уверяет, что нулевые.
