— Прочтите заголовок!
— Читаю: «Сегодня в Доминиканской Республике сторонниками президента раскрыт антиправительственный заговор».
— Вычеркните «президента»!
— Все равно не помещается!
— Сократите «сторонниками». Получается?
— Да, но по краям остаются просветы!
— Перед «Доминиканской» поставьте слово «страна», и все будет в порядке… Ну как, получилось?
— Получилось!
Главный редактор кладёт трубку и обращает взгляд на двух корреспондентов, которые должны были подготовить кроссворд:
— Так, что же с кроссвордом?
— Ага, мы составили… Вот только в двенадцатой колонке по вертикали получилась какая-то абракадабра…
— Что же получилось?
— Фансеравискес!
— Чего, чего?
— Фансеравискес!
— Нечего сказать, составили! Ладно, выкручивайтесь как знаете!
…Уже час дня. А до двух газета должна быть отпечатана и разослана.
Главный редактор спускается в типографию, где часов до трёх ему предстоят дебаты с наборщиком, фотографом и метранпажем.
Филателист
Мне доводилось слышать, что люди собирают марки и составляют коллекции, стоимость которых достигает нескольких тысяч туманов, но видеть, что это такое, никогда не приходилось. Признаться, я никак не мог понять, каким образом тысяча погашенных марок достоинством в один кран оценивается в несколько тысяч туманов.
И вот случай свёл меня с господином Доулат-заде — одним из богатейших людей нашего города, имеющим уникальнейшую коллекцию марок.
Когда я пришёл к господину Доулат-заде, в гостиной сидел сын хозяина, погруженный в чтение какой-то книги, а две дочери Доулат-заде — Сузи и Сузан — стояли у аквариума, любовались рыбками и кормили их крошками хлеба.
После чая и фруктов, когда мы уже обо всем переговорили, Доулат-заде спросил меня:
— Не желаете ли полюбоваться моей коллекцией марок? Поскольку я никогда раньше не видел таких коллекций, мне
любопытно было взглянуть, что это такое.
— Конечно, с удовольствием,— ответил я.
Достав из кармана связку ключей и выбрав из неё нужный, хозяин открыл дверцу шкафа и вынул из него сундучок. В сундучке лежало несколько толстых альбомов. Усевшись поудобнее в кресле напротив меня, Доулат-заде стал перелистывать один из альбомов и объяснять:
— Перед вами уникальнейшая марка. Она была выпущена в память о первом дне насморка Наполеона Бонапарта и теперь стоит сто тысяч туманов!
Мои глаза полезли на лоб. Как? Марка, имеющая два сантиметра в длину и два в ширину, стоит сто тысяч туманов?! Да! Не зря, видно, альбом хранится в железном сундуке, который, в свою очередь, находится в шкафу, ключ от которого спрятан в потайном кармане хозяина!
Я все ещё находился под впечатлением от стоимости марки в сто тысяч туманов, когда Доулат- заде прервал мои мысли.
— А вот эта марка посвящена тому памятному дню, когда личный портной Людовика XVI закончил шить платье для Марии-Антуанетты. Таких марок во всем мире только две! Ах, если бы не было второй, моя была бы единственной и бесценной! Однако и теперь она стоит пятьсот тысяч туманов!.. Вот марка, которая выпущена в память о первой встрече русского царя Николая Второго с Распутиным!
Когда мы посмотрели марки, связанные с памятными датами из жизни великих людей прошлого, хозяин вытащил второй альбом.
— Эта серия марок посвящена Дню ребёнка. Она напечатана специально для того, чтобы привлечь внимание к подрастающему поколению и оградить его от различных опасностей и несчастных случаев. Оценивается эта серия в десять тысяч туманов.
В это время сын Доулат-заде, сидевший спиной к нам, не оборачиваясь, спросил:
— Папа… знаешь, что сегодня случилось у нас в переулке?
— Нет, не знаю,— бесстрастным голосом ответил Доулат-заде, продолжая любоваться своей серией.
— Пятилетнюю дочь соседского дворника раздавила машина.
— Ну и черт с ней, с этой девчонкой! Наплодилось их тут видимо-невидимо,— равнодушно произнёс хозяин, не отрываясь от листков альбома.
Наступила короткая пауза.
— …Да, а вот эта серия марок посвящена Дню матери. Она дополняет серию, выпущенную в честь Дня ребёнка. А эта серия из четырёх марок напечатана к Дню отца, в знак уважения к главе семьи — хозяину дома.
В этот миг, как нарочно, мне в глаза бросился крупный заголовок статьи в газете, лежащей тут же на столе: «…истощённый голодом отец троих детей кончает жизнь самоубийством».
— А это марка в честь выхода на орбиту первого американского искусственного спутника,— продолжал господин Доулат-заде.
В этот момент Сузи — двенадцатилетняя дочь хозяина — включила радиоприёмник.
— Эта серия марок выпущена в честь Международного дня освобождения негров…— продолжил Доулат-заде, но голос диктора заглушил разъяснения хозяина дома: «Вчера произошли ожесточённые, кровопролитные бои между негритянским населением и американской полицией. Убито двести семьдесят, тяжело ранено семьсот и арестовано около четырёх тысяч негров».
— Сузи, ты ведь видишь, что мы разговариваем, выключи радио!— скомандовал Доулат-заде.
— Я, папочка, хотела только послушать известия.
— Иди слушать в другую комнату!
— Там мама читает.
Услыхав разговор отца с дочерью, в комнату вошла госпожа Доулат-заде и, положив руку на плечо Сузи, сказала:
— Ну, хорошо, ступай в свою комнату, там ведь тоже есть радио. Не нужно мешать папе.
Затем, будто только что заменила моё присутствие, госпожа Доулат-заде слегка поклонилась мне и села рядом с мужем, который в это время демонстрировал серию марок, выпущенную специально к Дню зелёных насаждений.
— Вы знаете, что наши предки проявляли удивительный интерес к посадке деревьев? ещё до арабского нашествия по приказу Заратуштры каждый человек должен был раз в год посадить по дереву.
Госпожа Доулат-заде поправила причёску и, посмотрев на потолок, сказала:
— Надо наконец подумать о том, чтобы в комнате стало светлее. Я здесь задыхаюсь! И разве это дело, чтобы днем в комнате горел свет?! Круглый год в этой проклятой комнате не видишь солнца! Здесь
