— Интересно, что ты говоришь об этом, потому что в биографии Карпатиу есть некоторые пятна — говорят, что в былые годы он был очень жестким человеком в бизнесе.
— В чем конкретно проявилась его жесткость?
— Ходят тут слухи о разных нечистых делах.
— Ох, Стив, ты рассуждаешь как настоящий гангстер.
— Послушай, а ведь предыдущий президент сам сложил с себя полномочия для Карпатиу. Настаивал на том, чтобы тот был утвержден.
— И ты говоришь, что здесь ничего нет?
— Это обычный латино-американский переворот, Бак. Каждую неделю — новый переворот. Большое дело. Ну, пусть Карпатиу связан со Стонагалом. Это будет означать только то, что Стонагал станет заправлять финансами одной небольшой восточно-европейской страны.
— Но Стив, если бы молодой конгрессмен стал президентом Соединенных Штатов без выборов, отстранив избранного президента, неужели мы все были бы в восторге?
— Нет, нет, нет! Тут огромная разница. Мы ведь говорим о Румынии, Бак, Румынии. Страна, которая не имеет никакого стратегического значения, со скудным валовым национальным продуктом, она никуда не вторгалась, не была чьим-либо стратегическим союзником. Тут нет ничего, кроме малозначительных проблем внутренней политики.
— А мне это представляется очень важным, — сказал Бак. — Розенцвейг очень высоко оценил этого человека, а он тонкий наблюдатель. Сейчас Карпатиу будет выступать в ООН. Что дальше?
— Ты забываешь, что он был приглашен в ООН до того, как он стал президентом.
— Еще одна загадка. Ведь тогда он был никем.
— Но это новое лицо в движении за разоружение. Скажем, это его звездный час: пятнадцать минут славы. Поверь мне, больше мы о нем ничего не услышим.
— За этим выступлением в ООН тоже наверняка стоит Стонагал, — сказал Бак. — Ты же знаешь, что Бриллиантовый Джон — личный друг нашего посла в ООН.
— Стонагал — личный друг каждого выборного чиновника, начиная от президента и кончая мэрами большинства средних городов, Бак. Он знает, как вести игру. Он напоминает старого Джо Кенннеди или одного из Рокфеллеров. Как ты считаешь?
— Я считаю, что Карпатиу выступает в ООН благодаря влиянию Стонагала.
— Возможно. Ну и что?
— Тут что-то есть.
— Стонагал всегда делает что-нибудь для поддержки своих проектов.
— Ну хорошо, он ввел бизнесмена в румынскую политику, может быть, даже сделал его президентом. Возможно, он даже организовал эту аудиенцию у Розенцвейга, которая, впрочем, не имеет особого значения. Теперь он устроил этому Карпатиу небольшое международное паблисити. Люди, подобные Стонагалу, постоянно проделывают что-то в этом духе. И ты предпочтешь заниматься этой ерундой вместо того, чтобы дать резюме самому колоссальному и трагическому событию в мировой истории?
— Гм. Дай мне подумать, — сказал Бак, улыбнувшись, когда Планк похлопал его по плечу.
— Вместо медведя ты рискуешь погнаться за кроличьими хвостиками, — сказал редактор.
— Обычно ты доверяешь моей интуиции.
— Обычно да. Но сейчас ты еще толком не проснулся.
— Так я определенно не поеду в Лондон? Я ведь дал слово своему человеку.
— Мардж пыталась связаться с тем человеком, который должен был встретить твой самолет. Она тебе все расскажет. Я собираю редакторов отделов, которых интересуют различные международные конференции в этом месяце. Ты сведешь все эти материалы под одну шапку, так что…
— Так что после этого совещания все они меня дружно возненавидят, — сказал Бак.
— Они поймут, что это важно.
— А это действительно важно? Ты считаешь, я не должен уделять внимание Карпатиу, но намерен усложнить мне жизнь вселенской религиозной конференцией и совещанием о единой мировой валюте?
— Ты просто не выспался, Бак? Не забывай, что я пока твой начальник. Ты не забыл этого? Мне нужна координация, мне нужен хороший материал. Подумай об этом. Это даст тебе автоматический доступ к высшим церковным иерархам. Мы тут говорили, что лидеры еврейского националистического движения заинтересованы в едином мировом правительстве…
— Это маловероятно и вряд ли осуществимо.
— Ортодоксальные евреи со всего мира хотят восстановить Храм…
— Я устал от евреев.
— …Международные финансисты готовят почву для введения единой мировой валюты.
— Тоже маловероятно.
— Но это даст тебе возможность вплотную заняться тем игроком за кулисами политики, который тебя так интересует…
— Стонагалом?
— Да, и главами различных религиозных групп, стремящимися к международному сотрудничеству.
— Ты утомишь меня до смерти! Эти люди обсуждают то, чего не может быть никогда. Было ли когда- нибудь такое, чтобы различные религиозные группы могли сотрудничать?
— Ты все-таки не улавливаешь главного, Бак. Ты получишь доступ ко всем этим лидерам — религиозным, финансовым — собирая материал о том, что имело место и почему. Ты можешь познакомиться с образом мышления величайших умов и самыми разнообразными точками зрения.
Бак кивнул в знак согласия.
— Ты прав. Но все равно редакторы отделов будут обижены.
— Нужно будет сказать о согласованности.
— Я бы все-таки хотел познакомиться с Карпатиу.
— Это совсем не трудно. В Европе он — любимец прессы. Охотно с ней общается.
— А Стонагал?
— Ты ведь знаешь, он никогда не разговаривает с журналистами, Бак.
— Хотелось бы попробовать.
— Иди домой и отдыхай. Приходи к восьми.
Мардж Поттер собиралась уходить, когда подошел Бак.
— Ах, да! — сказала Мардж и, положив свои вещи, стала перелистывать блокнот. — Я несколько раз пыталась связаться с Дирком Бертоном. Однажды дозвонилась до его автоответчика и оставила сообщение. Подтверждения не получила. И все.
— Спасибо.
У Бака не было уверенности, что он сможет отдохнуть дома. Он был возбужден множеством мыслей, которые роились в его голове. Когда он вышел на улицу, его приятно удивило, что около административных зданий были установлены посты представителей компаний такси, которые направляли людей к машинам, развозившим их по различным районам, даже по объездным маршрутам. Разумеется, за дополнительную плату.
Вместе с несколькими другими пассажирами Бака довезли почти до дому. Осталось пройти пешком всего два квартала. Ему надо было возвращаться в редакцию через три часа, так что он договорился с таксистом, что в семь сорок пять тот встретит его на том же месте. Он посчитал это настоящим чудом. При том количестве такси, которое колесит по Нью-Йорку, никогда прежде он не мог достигнуть такой договоренности, причем ни разу он не встречал одно и то же такси дважды.
В полном отчаянии Рейфорд мерил комнату шагами. Он пришел к мучительному осознанию того, что это самое худшее время в его жизни. Никогда он даже близко не подходил к такому состоянию. Его родители были намного старше родителей его сверстников. Когда они умерли один за другим в течение двух лет, он даже почувствовал облегчение. Он любил их, и они не были для него обузой, но фактически они умерли для него еще за несколько лет до этого из-за перенесенных ими инсультов и других болезней. Когда родители ушли, Рейфорд погоревал, но у него остались теплые воспоминания о них. Он оценил благожелательность и симпатию, которые выражали ему на их похоронах, и его собственная жизнь пошла своим чередом. Пролитые им слезы шли не от скорби. Он чувствовал, главным образом, ностальгию и грусть.
