Вот это поцелуй!

валандалась, вся потная и выдохшаяся. Кровищи повсюду море! И это вместо того, чтобы прямиком отправиться в больницу! Я была так зла на Фрэнка, наговорила ему невесть что. В больницу надо было ехать! Бред какой-то!

Стемнело. Стоя в прихожей рядом с ведром, полным красноватой от крови воды, опираясь на швабру, я бросила взгляд на лестницу, которую только что с таким усердием драила; ступени были еще влажными и поблескивали при свете лампочки, горевшей под потолком. Да, зря я на него так взъелась… Ну и досталось же ему! Можно было себе представить, с каким трудом он сюда-то дотащился. Да, ну и влип же он! Я позволила себе передышку, выкурила сигарету. А тихо-то как, ни ветерка! Фрэнк был даже не в состоянии говорить, не мог сообщить никаких точных сведений: губы у него так распухли, что он смог только что-то промычать, но во всяком случае я поняла, что он был изумлен до крайности. Почти плакал – именно от непонимания. Отделали ни за что ни про что. Ну а почему бы и нет? Возможно, так оно и было… Черт! Почему бы и нет?

Я отправила Натана домой. Черт возьми, только его мне сейчас и не хватало! С Районом я была непозволительно груба, наорала на него и велела убираться в свою берлогу, а ведь он искренне хотел мне помочь. Знаю, все знаю! Но мне хотелось побыть одной, совсем одной. Я не хотела, чтобы рядом со мной был какой-нибудь мужик. Нет уж, спасибо. Достаточно я насмотрелась на мужчин за день! Сыта по горло! Да, ну и денек выдался, и завершается он тем, что мне приходится выгребать их дерьмо! Черт!

Выкурив сигарету, я наполнила ванну. Добавила пену с ароматом липового цвета и миндаля. Моя любимая. Мне ее продал китаец И. Я тогда еще сказала: «Хочу что-нибудь расслабляющее, но только чтобы кожа не сохла». И эта смесь действовала! И стоила приемлемо. За один евро и шестьдесят восемь центов мне хватило на неделю, более чем. Теперь я всем советую эту пену. Она бывает голубоватого и зеленоватого цвета. Я беру голубоватую, правда, сама не знаю почему. Единственное, что мне не особенно нравится, – после такой ванны на коже остается нечто вроде пленки. Но валяться в такой ванне – ни с чем не сравнимое удовольствие, и я могу лежать часами. Да и пленка-то не толстая, не липкая. Миндаль и липовый цвет – вот о чем надо думать. А не о толстом и липком.

Я разделась. Над ванной начинает подниматься белое облако пены, а я слушаю последний альбом Мэрилина Мэнсона, – правда, я от него не в восторге, мне гораздо больше нравится рэп в стиле Доктора Дре, из-за чего Натан говорит, что я дура набитая, западаю на всяких идиотов, которые постоянно повторяют «fuck, money, bitches, money, fuck».[7] Нет, сам Натан не таков, он слушает скандинавов и немцев, ему нравятся вещицы суперутонченные, в духе «Суперсайлент» или продукции «Руне Граммофон». Я раздеваюсь и рассматриваю себя в зеркале, затем прихватываю дамский журнал, заодно беру с тарелки яблоко, возвращаюсь в ванную, выключаю воду, выключаю музыку, проверяю температуру воды, сажусь пописать, вздыхаю, зеваю и лезу в ванну; и весь окружающий мир исчезает, пока я поудобней пристраиваю под головой надувную подушечку.

Может, от него хотели только денег? Может, они его зажали на той стоянке, чтобы обчистить карманы, и больше ничего? Вполне возможно. В этом городе скоро на каждом углу будут раздевать догола. На каждом углу! Уж лучше ходить по улицам в шортах, босоножках и с билетом на метро, зажатым в кулаке, чтобы взять с тебя было нечего. Но едь я-то знаю Фрэнка, и я плохо себе представляю, чтобы он позволил зажать себя на стоянке, как последний лох. Нет, я предполагаю, дело там было совсем в другом. Подозреваю, он кадрил мальчиков в темном уголке. Находят иногда таких под утро в полубессознательном состоянии, стонущих в лужах собственной крови и блевотины, недостойных своих татуировок, а потом они удивляются, что получили хорошую взбучку вместо ночи любви. Ну и что, я буду жалеть Фрэнка? Ну-ну. Мне бы очень хотелось, чтобы всякий раз, как он начинает пялиться на мужские брюки, с небес опускалась рука, закованная в железную перчатку, и обрушивалась с размаху на его голову, чтобы он всякий раз получал по полной программе. Этот болван испортил мне жизнь, ведь так? И я как- никак имею право немного злиться на него, правда? Членосос! Пидор проклятый!

Тут я подумала, надо бы ему позвонить. Позвонила узнать, что нового. Ну, он принялся хныкать. Чувствует себя неплохо. Думает, что завтра уже будет дома. Сожалеет о том, что доставил мне столько хлопот. На прощание пробормотал: «До свидания, дорогая». Я это хорошо расслышала. Этот идиот воображает, что вернулось то золотое времечко, когда он, новоиспеченный супруг, прогуливался под ручку с женой. Наверно, идиота здорово стукнули по башке. Я повесила трубку.

Он не умер, и это главное. Я конечно же не желаю ему смерти. Он – последний мужчина, который останется при мне, я думаю. Женщине следует всегда заботиться о том, чтобы у нее оставался хотя бы один. А в моем случае, учитывая мои способности к обольщению (и не говорите мне про Натана, Натан – это мечта, это какое-то необъяснимое отклонение от природы вещей, Натан – это извращение, Натан рано или поздно нанесет мне смертельный удар, потому что когда-нибудь все входит в колею), – в общем, в моем случае, когда принимаешь жизнь такой, какая она есть, не стоит привередничать. Вот так-то. Это, по крайней мере, ясно… более или менее ясно… И потом, Фрэнк ведь не совсем плох. У него есть и хорошие стороны. Да, в нем есть как дурное, так и хорошее.

Вы знаете, иногда достаточно сказать что-то, чтобы через минуту услышать прямо противоположное. Не замечали? Я здесь оплакиваю свою горькую участь, и что же я вижу? Я здесь жалуюсь на судьбу некоторых женщин, на их неспособность соблазнить первого встречного, и кого же я вижу? Рамона! Вероятно, я плохо закрыла дверь, потому что Рамон здесь, маячит в полумраке коридора и не сводит с меня глаз.

Району лет двадцать пять. От воды с ароматами я расслабилась. Тишина, покой, мягкий свет (я когда-то решила, что место, где я раздеваюсь, должно освещаться одной лампочкой в двадцать ватт) прогнали дурное настроение. Я вдруг обнаружила, что пребываю в наилучшем расположении духа. Рамон глазеет на меня? Ну и пусть! Разве меня это бесит? Разве хочется послать его подальше, как я это делаю обычно? Не знаю, не знаю…

Я смотрю на него, напустив на себя равнодушный вид. А ведь он, ей-богу, недурен, в физическом смысле! Теперь, когда я имею возможность рассмотреть его и вижу, что женщины его тоже интересуют. Конечно же я польщена. Очень приятно видеть, что у молодого парня имеются какие-то задние мысли насчет вас. Иногда это может оказаться просто потрясающе. Кстати, я вдруг осознала, что именно это мне и было так нужно.

Я приподнялась в ванне и села. Если ему нравятся крупные груди, то вот они, перед ним.

– Что это ты там делаешь, Рамон? Автобуса, что ли, дожидаешься?

Ах, эти молодые парни, их порой надо хорошенько встряхнуть!

Я взяла большое полотенце и расстелила его на ковре в гостиной. Я сказала ему, что все будет именно так, и без возражений, заниматься этим с ним в спальне я не стану, но он был так возбужден, что, предложи я ему стенной шкаф или подоконник, тоже бы не возражал. Так и быть, я согласилась начать в кресле, и он положил мои ноги на подлокотники. Мое дебелое тело белело в синеватом полумраке ночи. Скажу откровенно: я была несколько озадачена.

Позже я опять приняла ванну. У меня были красные пятна по всему телу, словно я только что вышла с занятий борьбой, и они прямо-таки огнем горели. Я совершенно обессилела, была вся в поту и засохшей сперме, но, как мне кажется, ему от меня досталось не меньше. Я ему показала, что тоже могу разгорячиться, заставить его лицо исказиться гримасой, схватить его за волосы или пригвоздить к полу. А что же, он думал, я еще в школу хожу? Я славно разрядилась, признаюсь честно. Я получила определенное удовольствие и, как говорится, сняла напряжение. Да, я должна это признать. Но заниматься этим каждый божий день я не собираюсь.

Рамон, наверно, сейчас пьет пиво за мое здоровье, раскололся приятелям, с которыми делит кров, а они требуют от него все новых и новых подробностей, большая ли у меня киска, позволяла ли я ему иметь меня сзади и брала ли в рот. Я очень отчетливо видела эту картину. Ну да ладно. Ничего слишком оригинального. Я даже надеялась, что они от души веселились и заодно чему-то учились. Вообще-то мне хотелось бы быть с ними. Слушать их глупости, чтобы не надо было думать о вещах более серьезных. Я позволила бы двум другим тоже меня отыметь, как эта женщина, Катрин Милле. Это ж надо! Она вообще в своем уме? У нее проблемы?

Если хотите знать, член у Рамона такой кривоватый. Я о таких штуках слышала, но прежде никогда не видела. Надо бы обсудить это с Фрэнком, обменяться впечатлениями… Или нет? От одной такой мысли мне стало худо. Надо бы перекусить.

Голод у меня просто волчий. Аж волосы встают дыбом, когда я приближаюсь к холодильнику. Вы не