– Это, конечно, как пожелаешь. Да ведь все едино слугой моим станешь. Опасаюсь, поломают тебя в потемках. Руку, ногу отрубить могут. Мне же воины здоровые нужны. Открой, я сделаю все быстро и не больно. Всем легче будет, и ты навечно калекой не останешься. Сдавайся, князь. Пойдешь ко мне служить, славы добьешься, со мною рядом опосля стоять будешь. Силой возьму – того уважения ужо не получишь.
– Ты сперва возьми, Федот Владиславович.
– Возьму, само собой. Вы там подкрепитесь, а к полуночи, как масло в светильниках догорит, я сызнова подойду. Глядишь, ума-разума у тебя и прибавится.
– Вот… Блин горелый!
Про освещение Зверев как-то забыл. А ведь боярин Калединов прав: вслепую от многочисленной толпы особо не отобьешься. Хоть они в окно ломанутся, хоть дверь откроют – не остановить. Упырям проще. Им бы навалиться щитами, придавить людей, чтобы не шевелился никто, а уж потом, при факелах, разобраться, кто свой, а кто чужой. Несколько десятков человек трапезную и вслепую перекроют запросто, никто не спрячется. Теми же столами к стенам прижмут – и все. А если учесть, что простыми уколами их толком не поранить, обязательно голову срубить нужно, – то совсем тоска. Голову ведь разглядеть сперва надобно. Даже просто спрятаться – и то для этого противника нужно видеть. Без светильников – ни единого шанса не останется.
– Пахом, лампы лишние потуши, – пригладил подбородок Андрей. – Одну оставь. Будем в нее масло доливать.
– Сделаю, княже, – поднялся холоп. – Одного понять не могу. Отчего боярин здешний так уверен, что ты его слугой станешь? Да и про нас вроде то же самое решил. То сказывают, жрать нас станут, кровь нашу пить, а то – что служить им станем. Помрем же мы, коли съедят!
– Не съедят, кровь вы… – Зверев осекся, прислушиваясь к собственным словам, а потом со всего размаха хлопнул себя ладонями по лбу: – Боже мой, какой же я идиот! Какой кретин! Ну да, конечно, конечно, это все объясняет! Как я сразу не догадался?!
– Ты чего, Андрей Васильевич? – испугался Илья. – Тебе нехорошо?
– Боже мой, как я сразу не догадался! – повторил Андрей. – Пахом, это же все так просто! Они вовсе не упыри, Пахом. Это вампиры!
– Кто? – не понял дядька.
– Вампиры, Пахом, вампиры. Те, кто продал душу Дьяволу и теперь не может жить без человеческой крови.
– Да, слыхал я о таком чародействе, – кивнул холоп. – Средь схизматиков подобное случается.
– Смотри, Пахом. Во-первых, упырем может стать только человек неупокоенный, – загнул палец князь. – Тот, кто умер, но не был ни похоронен, ни отпет, ни кремирован, на тризне не помянут. Те, кто заблудился, утонул, пропал. В общем, в стороне от людей помер. Так? Упыри света не боятся, вялые они и трусоватые – дитя малое со двора прогнать может. К родичам своим тянутся. Коли и попытаются человека погрызть, то только сонного. В стаи не объединяются, да и не бывает их много. Сколько их таких, неупокоенных, случается? Раз в десять лет один прибредет, и все. – Он посмотрел на ладонь и согнул в кулак оставшиеся пальцы.
– Да, помню, в Бутурли такой пришел, – кивнул Пахом. – Мне тогда всего годков девять было. Мы с братьями все бегали на него смотреть. Он на двор к дочке забредал, на скамью садился и смотрел, смотрел, смотрел. Ей надоедало, она на него прикрикнет – он к брату уйдет, там сидит. Две седьмицы по деревне слонялся. Мужикам надоело, они его отпели да вниз лицом на кладбище закопали. Более не являлся. И не тронул он никого за все время. Пугал только. Мертвый ведь, страшный. Его, видать, медведь в лесу задавил.
– Вот и я про то, – согласился Андрей. – Вампиры же – они другие. Эти ребята крепкие и ловкие, кровь людскую пьют да этим других заражают. Те несчастные, которые от их укусов умерли, сами потом вампирами делаются. Запусти такого в деревню – через месяц в ней все жители вурдалаками станут. А еще они от упырей тем отличаются, что боятся дневного света, колокольного звона и осинового кола в сердце. Еще, говорят, чеснока и кладбищенской земли они боятся – но это средство их не убивает, только отгоняет в сторонку. Ну и голову такому отрубить – тоже помогает. Без головы никто выжить не сможет, средство безотказное.
– Свят-свят, – перекрестился Илья. – Откель токмо берется вся нечисть на земле русской?
– Вопрос интересный. Потому как вампиры до сего времени отмечались только в одном месте: в Трансильвании. Жил там сто лет тому назад такой православный господарь: Влад Дракула. Половину его страны успела захватить Османская империя, и в одиночку он ничего поделать с этим не мог. Тогда Влад заключил союз с Венгрией. Да еще Римский папа обещал на войну с османами денег дать. Разумеется, когда дошло до дела, все они бросили Дракулу один на один с грозным султаном Мухаммедом, покорителем Константинополя. Чудес не бывает – Дракула был вынужден отступить в союзную Венгрию. Здесь его и арестовали по обвинению в дружбе с турками. В тюрьме он просидел около двенадцати лет. А пока сидел, османы захватили всю Трансильванию и окрестные земли до кучи. Вот тогда Дракула и решился на отчаянный шаг. Он отказался от христианской веры и перешел в католичество. А поскольку, отказавшись от Бога нашего Иисуса, Дракула потерял бессмертную душу, то смог договориться с Дьяволом. Отец зла наградил его силой и бессмертием, а взамен Влад поклялся собирать для него новые жертвы. Если он кусал кого-то из людей, тот тоже лишался души, становился вампиром и католиком. Обретя такую сатанинскую силу, Дракула вырвался из заключения и помчался домой. Там он смог собрать армию всего из семи тысяч человек. Это была странная армия. Она возникала из ниоткуда, исчезала в никуда, истребляла врага, невзирая на число, не несла потерь и воевала только ночью. Это не я придумал – про это его союзники по войне с турками писали. Влад Дракула еще жив был, когда в Германии, в Саксонии, первая книга про него вышла, и там все это подробно рассказывалось. Самой знаменитой битвой Дракулы стала ночная сеча в Валахии с султаном Мухаммедом. У того было: кто говорит, двести тысяч войска, кто – шестьдесят тысяч. В общем, много до ужаса. Влад со своими бойцами напал на них, прорубился к шатру самого Мухаммеда, но вместо султана по ошибке заколол другого знатного вельможу. Всадники ночи не потеряли никого, но перебили невероятное количество османов. Кто говорит – пятнадцать тысяч, а кто – тридцать пять… Султан испугался и ушел из Трансильвании.
– Вот это витязь! – восхитился Илья. – Откель ты только все это знаешь, Андрей Васильевич?
– Граф Дракула слишком знаменитая личность, чтобы нормальный человек хоть раз в жизни не набрал его имя в интернетовском поисковике. Там я пяток разных статей о нем прочитал. Подробностей не помню, но в общих чертах все было так, как я рассказал.
– А что такое «итернетовский поисковик»? – не понял Илья.
– Так что с ним было дальше, с Дракулой? – спросил Изольд.
– Дальше все было печально, – вздохнул Зверев. – Когда Влад Дракула после победы возвращался в столицу, бояре в темноте приняли его за турка, напали на его отряд, долго сражались и, окружив господаря, пронзили копьями, о чем, заметив ошибку, весьма сожалели. Обезумев от горя, скорбящие соотечественники отрубили голову мертвому правителю, законсервировали ее в меду и доставили в качестве трофея османскому султану.
– Это как? Почему? Ты чего-то перепутал, Андрей Васильевич! – чуть не хором возмутились холопы.
– А при чем тут я? – развел руками Андрей. – Так написано в венгерских летописях. Я просто пересказал. Что до Трансильвании, то она перешла к Османской империи и поныне в ее владениях.
– Завсегда средь бояр хоть один предатель да окажется, – в сердцах ударил кулаком в ладонь дядька. – То с ляхами ворота открыть уговорятся, то татар тайными бродами проведут, то к ливонцам переметнутся!
– Не огорчайся так, Пахом, – усмехнулся Зверев. – Не переживай. Все равно Дракула долго бы не протянул. Сам подумай: ну сколько сможет протянуть правитель, которому нужно хоть иногда жить в столице, где церкви на каждом шагу, заседать на советах, встречаться с посланниками иных государей – а он на свет божий показаться не способен и от единственного случайного удара колокола помереть может?
– Дозволь слово молвить, княже! – оттолкнув дядьку, выпрямился перед Андреем светловолосый
