Между тем языки пламени уже поднялись до уровня людей, светили в окна башни. Подбрасываемые огненным вихрем куски дранки разлетались на десятки метров вокруг, многие падали на кровлю колокольни. Положение становилось все более тоскливым. Зверев пролез к перилам и, цепляясь за них, по краешку стены перебрался от церкви на противоположную сторону. Здесь, подальше от огня, было пока прохладно. Князь выглянул наружу: стены рублены «в лапу».
– Тогда еще поживем… – Он перевалил через перила, опустился немного вниз, нащупывая ногами выступающие концы бревен, выдернул из ножен косарь и со всей силы вогнал его в щель между венцами. Как можно сильнее сжал ноги, перенес часть веса на руку с ножом – и повис над пропастью. Левой рукой осторожно вытянул маленький ножик – тот, что предназначен для еды, воткнул его в щель немного ниже косаря, чуть ослабил ноги, опускаясь, снова зажал; раскачал косарь, выдернул, воткнул ниже. Потом второй нож, чуть спустился…
Князь Сакульский понимал, что в таком положении практически беззащитен, что любой малец может пустить ему в спину стрелу или вогнать рогатину – но лучше умереть от копья, чем сгореть заживо. Холопы полностью разделяли его мнение – он увидел еще три фигуры, одна за другой перевалившиеся через перила. К счастью, без двух ножей ни один уважающий себя русский человек из дома не выходит. Косарь – порезать что-нибудь, постругать. Малый нож – убоину за столом наколоть, кусочек рыбы оттяпать. Ан вот как полезно оказалось!
Венец за венцом, бревно за бревном – Андрей спускался вниз, а спина зудела от предчувствия смертоносного удара. Короткая боль – и он исчезнет в небытии. Венец за венцом, бревно за бревном… Пять минут, десять – пока опущенная вниз нога не ощутила под собой ровную твердую землю. Князь вернул клинки в ножны, отошел, присел на что-то угловатое, ощущая себя совершенно без сил. В усадьбе со всех сторон бушевало пламя. У дома и амбаров горели крыши, конюшня полыхала целиком – огаенные языки выхлестывали из распахнутых ворот. На земле тут и там валялись неподвижные тела. В рубахах простых и атласных, в душегрейках и ферязях, в шапках и без. Словно поле брани после долгой жестокой сечи. Мертвецы, мертвецы, мертвецы…
– Да ты чего, Андрей Васильевич? – Спрыгнув на землю, Пахом схватил Зверева за плечо, поднял на нога, потащил за собой между горящими строениями к воротам и отпустил, только когда они оказались на лугу. Следом вскоре выскочили Изольд и Илья.
– Жалко, – с болью вздохнул темноволосый холоп. – Столько добра зазря пропадает.
– Лошадей! Лошадей-то из конюшни вывели? – встрепенулся Пахом.
– Не было там скакунов, – сообщил калединовский холоп. Тот самый, что встречал их на дороге хлебом. – Погода теплая, на лугу все пасутся.
Еще с пяток вампирских прислужников и две бабы переминались в сотне шагов левее, у самых повозок. У них явно чесались пятки задать стрекача – да ревущий над усадьбой огненный вихрь давал слишком много света. Удрать незаметно могло не получиться. Холоп же крякнул, опустился на колени, склонил голову:
– Во имя Господа нашего, Иисуса, милости просим, княже. Не по своей воле нежити служили, не по корысти и не по злобе. Деревня наша недалече. Боярин Федот Владиславович за непослушание истребить всех обещал, упырями сделать. Всех – и нас, и жен наших, и малых детушек. Пока же службу ему служили, не трогал никого и подати втрое сбросил. Не вели казнить, Андрей Васильевич.
– Ах вы, мерзавцы! – Илья выскочил вперед, пнул мужика ногой. – Нас нежити скормить захотели?
– Стоять! – жестко приказал Зверев. – Ты, никак, ополоумел, холоп? Это же не ратники. Смерды простые. Воевать – не их забота. Их дело – землю пахать да тебя содержать, чтобы ты их от бед подобных защищал. Кулаки чешутся – так вскорости с татарами воевать пойдем, там саблей и помашешь. А ты – ступай. Прощать я вас не хочу, но и карать не стану. Со смердами воевать не приучен, а хозяина вашего я уже одолел. Не буду же я пленных на русской земле хватать? Бог вам всем судья. На Страшном суде кару свою получите. Убирайся с глаз моих, несчастный. Пошел вон!
Мужик на коленях отполз на пару шагов, поднялся, попятился, не поднимая головы, потом повернулся и махнул своим подельникам рукой. Те принялись кланяться, креститься, снова кланяться, а затем все вместе двинулись по дороге куда-то к краю поля.
– Изольд! – спохватился Андрей. – Беги к табуну. Глянь, пастухи там остались??
Белобрысый холоп кивнул и трусцой помчался через луг к взгорку, левой рукой придерживая саблю на боку. Зверев снова повернулся к усадьбе. Зрелище гигантского пожара завораживало. Огонь гудел и приплясывал, вздымаясь до высоты в сотню саженей. От немыслимого жара забурлила у берега вода, а листва на ближайших деревьях повисла коричневыми сережками.
– Где купец Чекалин? – вспомнил князь.
– Не ведаю, – пожал плечами Пахом. – Как из трапезной выскакивали… вроде следом не пошел.
– Жалко мужика, – перекрестился Зверев. – Все же, считай, он нас от гибели спас. Вовремя вампира здешнего опознал.
– Жалко, – согласился дядька. – Да упокоится его душа с миром. Так ты мыслишь, княже, то османы супротив нас ополчились? Ну с нежитью этой?
– Отчего ты так решил?
– Сам же сказывал, Андрей Васильевич, земли вампирские ныне султану османскому принадлежат.
– Это верно, – кивнул Зверев, – Трансильвания и Венгрия до самой Вены сейчас у турок. Но в то время, когда князь Гостомысл нашего колдуна, Белурга, в землю закатывал, про османов никто и слыхом не слыхивал, в проектах их не имелось. В тех местах еще Византия православная правила. Так что вряд ли некромант успел с ними так быстро снюхаться. Да и Владимир Старицкий не с басурманами родине изменяет, а с ляхами безбожными.
– Тогда откель эти твари взялись, всадники ночные?
– Коли Дракула смог с темными силами сговориться, вампиром стать – то почему бы и колдуну древнему не знать этой тайны? Скорее всего, уговорил он кого-то от души отказаться в обмен на вечную жизнь и власть. Когда предатель в католики переметнулся, сюда его послал. А чуть позже – и нас по тому же следу. Знал, чего творит. Вампиризм – это зараза еще та… Огребли мы, дядька, его стараниями, полную меру. Как живы остались, до сих пор не понимаю. Видать, есть Бог на свете… Однако долго что-то Изя не возвращается. Не иначе, пастухи сбежали, и он табун караулит. Илья, иди следом. Гоните лошадей сюда, запрягайте. Все равно скоро рассвет. Спать этой ночью у нас уже не получится.
Усадьба догорала. Огненный смерч осел до высоты примерно третьего этажа, все строения опустились, потеряли форму, превратились в угли. В этом аду не могло уцелеть ничего – ни живое, ни мертвое. Что до путников, то теперь главной их заботой стало добраться с перегруженным обозом до Великих Лук. Холопы запрягали лошадей, выводили каждую повозку на дорогу, приматывали вожжи к задку уже снаряженной телеги, возвращались за очередной… Три десятка подвод – работа изрядная и не быстрая. Когда Илья повел под уздцы где-то уже двадцатого конягу, колеса смогли провернуться от силы на пол-оборота – а снизу раздался истошный вопль. Холопы кинулись на помощь – и выволокли купца Семена Чекалина собственной персоной. Коротышка, держась за ногу, выл и катался по траве:
– Уби-и-или! Задавили, изверги-и! Ногу сло-ма-а-али!
– Вот это да, – присел рядом Андрей. – А ты, родной, откуда взялся? Ты же в усадьбе сгорел!
– И сгорел бы, кабы не окно открытое, – с обидой ответил купец. – Бросили меня. Бросили одного. Знаете, каково мне там было одному в темноте? Все лампады погасли, под столом все гудит. Вам хорошо, вы убежали. А я?
Мужчины дружно захохотали, толкая друг друга локтями в бок:
– Да уж, самая страшная доля Чекалину досталось.
– Да! – гордо повторил купец. – Как дымом запахло, огонь появился, я выглянул, окно увидел, в него выскочил, за ворота выбежал и под телеги спрятался. Вы знаете, что тут творилось? Нет, вы не знаете!
– Пахом, у нас лубки есть?
– Прости, княже, не брал. Но сие лекарство с любой липы содрать можно… – Дядька присел возле пострадавшего, быстрыми движениями опытного костоправа прощупал ногу: – Нет перелома, Андрей Васильевич. Видать, придавило просто. Положим на возок, за пару дней пройдет.
– Тогда уж на передний. Пусть дорогу показывает.
– Сделаем, княже. Изя, подсоби!
