Вино было приторно сладким и не очень крепким, но попало в почти пустой желудок, а потому быстро ударило в голову. УАндрея на душе стало чуть легче.
– Однако, уважаемые, я чую запах мяса. Да и темно тут стало. Идем на улицу.
Вне юрты, как оказалось, тоже начало смеркаться. Правда, тут полыхали семь костров, в которые шустрые рабы, подбегая, то и дело подбрасывали толстые полешки. В двух котлах пробулькивала каша, от которой шел густой мясной дух, еще над четырьмя на вертелах жарились бараны целиком, вокруг одного с заунывным пением водили хоровод одиннадцать девушек, четыре из которых были обнаженными, а семь – в длинных полотняных рубахах. Костры горели полукругом, в центре находился усыпанный подушками и накрытый ковром помост высотой около локтя. Хан не спеша поднялся на него, сел, поджав под себя ноги и положив руки на колени. Оглянулся на гостей, кивнул. Зверев и Выродков поднялись и сели рядом, чуть повернувшись к нему.
– Али, – произнес Гиляз-бек. Слуга подошел к одному из костров, пнул вращающего вертел невольника и склонился над бараньей тушей. Покачал головой, отступил к котлу, кивнул, зачерпнул пиалой немного каши, отнес к помосту и, склонив голову, подал хану. Тот запустил в варево три пальца, переложил немного в рот, качнул головой. Слуга махнул рукой – тут же, побросав вертела, рабы метнулись к одному котлу, взялись за края, отнесли на пару шагов, опустили на землю. Точно так же сняли второй котел – и разбежались на рабочие места.
С татарской стороны к одному из котлов цепочкой потянулись воины, зачерпывая кашу и возвращаясь на место. Боярин сделал знак своим холопам – те направились к другой емкости с ложками. Следом за слугами Выродкова догадались двинуться и княжеские ребята. Андрей облегченно перевел дух. Могли ведь и не решиться.
Али принес по чашке просяной каши с мясом и гостям своего господина. Пока они ели, поставил на ковер, у ног хана, большущий серебряный поднос. Указал на одного из невольников. Тот отправился к среднему костру, вместе с тамошним рабом снял, держа за края вертела, баранью тушу. Угощение торжественно пронесли через площадку и водрузили на блюдо. Хан цыкнул зубом, выдернул нож, споро отделил голову, уложил ее перед тушкой, потом срезал передние ноги, отложил, отделил лопатки.
– Угощайся, Вырот-нукер, – наколол он и подал боярину правую. Потом взял левую: – Угощайся, князь.
После призывного взмаха руки подскочил слуга с маленьким блюдом. На него были положены передние ноги – Али поклонился, отнес их гостям, вернулся. Теперь на блюдо легли задние ноги и седло – они достались татарам. Гиляз-бек выдержал небольшую паузу, крутанул нож между пальцами, ловко срезал барану ухо и положил в рот. В тот же миг татары загудели, изрядной толпой ринулись к кострам и принялись прямо на вертелах раздраконивать зажаренные туши. Надо отдать должное – двух барашков с «русской» стороны никто из них не тронул. С небольшим запозданием за них взялись княжеские холопы.
Хан не спеша доел кашу, вылизал пиалу, отвел в сторону – в нее потекло вино. Зверев последовал примеру хозяина кочевья – доел, вылизал. Не из грязной же миски пить! Промочив горло, взялся за мясо.
– А в империи великого Сулеймана ханы так же пируют, достопочтенный Вырот-нукер? – поинтересовался хан, выгрызая мясо с шеи барашка.
– Во многих местах точно так же, уважаемый Гиляз-бек, – подтвердил Иван Григорьевич. – У ханов на пиру я бывал, но эмиры и султан меня своим приглашением не почтили.
– Нет, не так, – задумчиво покачал головой хан. – У них не было таких красивых русских девушек. Как они поют, как танцуют. Наверное, их учат всему этому с детства. А, князь? – Он швырнул обглоданную кость к костру, и в нее тут же жадно вцепились два невольника. – Как хороши русские девушки. Мне нравятся. Очень нравятся. Хоровод, хоровод… – Он отвел руку за новой порцией вина.
Истинный смысл его слов Зверев понял только через несколько минут, когда наевшиеся татары стали подходить к хороводу, выдергивать из него рабынь, кидать на землю и тут же, у всех на глазах, насиловать. Те, над кем надругались, возвращались в общий круг уже обнаженными, а потому одетых девушек становилось вокруг костра все меньше. Их выдергивали, пользовали, отпускали, снова выдергивали – они возвращались в хоровод, плакали и пели, плакали и кружились, безропотно позволяя самцам удовлетворять свою похоть. Андрею показалось, что насильники специально старались опрокинуть своих жертв поближе к русским гостям, заставляя мальчишек остро страдать от бессилия.
– Не желаете развлечься, уважаемые? – кивнул на хоровод Гиляз-бек. – Эти уже объезженные, тихие. А хотите, горячих сейчас пригонят. Мне больше буйные по душе. Буйные, да стреноженные.
Хан снова выпил вина – теперь уже не отливая положенных дьяволу капель, особо не таясь, смакуя каждый глоток. Несколько минут, и на площадь пригнали новых жертв: четырех девочек, двух где-то лет четырнадцати, двух – постарше. Они уже были обнажены, а руки разведены в стороны и привязаны к положенным на плечи палкам. Девушки кидали по сторонам ненавидящие взгляды, но это было все, что они могли сделать. Хоровод сбился, ушел в сторону, многие невольницы стали подбирать с земли сброшенные рубахи. Песня затихла.
– Танцуйте, – предложил распятым на палках рабыням Гиляз-бек. Пленницы не отреагировали, однако хозяина кочевья это ничуть не разозлило.
Он даже улыбнулся, кивнул и произнес всего одно слово:
– Габдула.
В толпе татар послышался довольный смешок. Вперед выдвинулся плечистый воин, развернул смотанный вокруг пояса кнут, щелкнул им в воздухе, потом взмахнул. Две невольницы взвыли от боли, закрутились. Еще взмах – и заметались, стремясь спрятаться от толстого бычьего ремня, другие несчастные.
– Можете выбрать себе кого-нибудь, уважаемые, – разрешил, указывая на рабынь, хан.
– Спасибо, – мотнул головой Зверев. – У нас была долгая дорога, мы слишком устали.
– Вырот-нукер?
– Нет, досточтимый Гиляз-бек, мы действительно успели.
– Как знаете… Но все они в любой миг в вашей власти, коли пожелаете немного сладостей. Я же пойду, уважаемые. Темнеет. Пора спать.
Хан поднялся, спустился вперед, взял невольницу помоложе за волосы и потащил к юрте. Габдула снова взмахнул кнутом – ближняя к нему девушка вскрикнула, опрокинулась на спину. Татарин склонился над ней. Оставшиеся стоять пленницы попятились, но к ним уже тянулись похотливые лапы хозяев.
Андрей отвернулся, рывком встал:
– Пора и мне. Идешь, Иван Григорьевич?
– Как же это, Андрей Васильевич? – нагнав князя, зашептал ему в затылок боярин. – Надо сделать что- то… сделать…
– А ты заметил, что, кроме князя, никто из татар не пил? – не оборачиваясь, так же тихо ответил Зверев. – Они сильнее, их больше, они настороже. Мы тут только головы ради чести своей сложить можем, и ничего более. А дело государево еще не исполнено. Надеюсь, они на нас ночью не кинутся. Им ведь тоже кровь свою зазря лить неохота. Брать с нас нечего, а легко мы не дадимся. Должны понимать.
– Но надо же сделать что-то, Андрей Васильевич? Как же… Нужно что-то сделать!
– Прояви толерантность.
– Чего? – не понял боярин Выродков.
– Смирись. Терпи. Улыбайся. Делай вид, что все хорошо. И моли Бога за то, что среди этих несчастных нет твоей сестры или дочери. Потому как все равно пришлось бы терпеть надругательство над ними. Ложись, Иван Григорьевич, закрой глаза и заткни уши. Попытайся уснуть.
Утром никаких невольниц уже не было. Хотелось бы верить, что все увиденное – дурной сон, однако семь очагов остались на своих местах, в двух из них рабы растапливали огонь. Скоро для татар будет готов сытный завтрак.
– А вот мне чего-то есть совсем не хочется, – заметил Зверев, глядя на синее небо над головой. – Сейчас бы в дорогу. А, Иван Григорьевич? Может, пойдешь, распрощаешься с нашим гостеприимным хозяином? У кого еще, кроме тебя, это получится? А мы пока коней оседлаем.
– Попытаюсь, – угрюмо ответил боярин, скривился и пошел к юртам.
