вспышки и грохот. Дойл проснулся. Его сердце бешено колотилось. Через окно проникал оранжевый отблеск огня. Комната наполнилась черным дымом, послышались громкие выстрелы из крупнокалиберного ружья: «крак», «крак», «крак». Бросившись на пол, он выполз из комнаты, прополз в холл, дыша тонким слоем воздуха под дымом, нащупал руками верхнюю ступеньку, потерял равновесие и съехал по лестнице вниз головой. Там он поднялся и толкнул дверь плечом: она распахнулась, и он ввалился в бар, пустой и зловеще спокойный, освещенный электрическими огнями. Из музыкального автомата пел Мелвин Титер: «Привет вам, стены, как дела сегодня…»
Горю, пришла в голову Дойла нелепая мысль. Цепляясь за столы, он добрался до двери-ширмы и прыгнул через крыльцо прямо на дробленые ракушки, устилающие место парковки. Легкие разрывались. Он рухнул у ржавого бока дядиного «кадиллака» и закашлялся. Когда ему наконец удалось свободно вздохнуть, он вскочил и побежал в направлении красного отблеска с той стороны ресторана, которая примыкала к площадке для гольфа. Огонь поднимался из мусорного бака, прислоненного к стене прямо под его окном. Языки пламени ползли к крыше. Издалека доносился резкий вой сирен, который приближался из города по Бич-роуд.
С песчаной полосы вдоль дороги без особого беспокойства за пожаром наблюдали четверо или пятеро завсегдатаев бара, держа в руках бутылки с пивом. Дойл знал одного из них еще со времен Бака и подбежал к нему. Это был морщинистый старик, которого все звали Вуном.
– Где Мегги? – закричал он. – С ней все в порядке?
Вун окинул его мутным взглядом из-под острого козырька рыбацкой фуражки и ничего не ответил. Потом его глаза остановились на испанских шелковых трусах Дойла, с розовыми сердечками.
– Какие у тебя модные трусы, – сказал он так, словно они просто стояли вечерком на свежем воздухе, болтая и потягивая пиво, и не было никакого пожара.
Вдруг воздух разорвал громкий выстрел над площадкой для гольфа. Дойл повернулся в ту сторону и увидел, как белые плечи Мегги вырисовываются на фоне стен Маракайбо. У нее в руках было ружье, и она стреляла в темноту в направлении защитного ограждения и деревьев.
– Она засекла там какого-то ублюдка, – сказал Вун.
– Ублюдка, который устроил пожар, – добавил другой завсегдатай. Это был старый пьяница, которого другие посетители по вполне понятным причинам прозвали Рыбий Глаз. Он околачивался в баре еще со времен первого срока Эйзенхауэра.
– Крутая девчонка эта Мегги, – сказал Вун.
– И стреляет здорово, – добавил Рыбий Глаз. Дойл не дослушал. Он побежал по площадке через ворота в виде разинутого рта черепа к редуту Мегги, стараясь не обращать внимания на острые края ракушечника, которым была усыпана дорожка, впивающегося в его босые ноги. Срезал через лагуну, поднырнул под бушприт пиратского галеона, схватился за дуло одной из бревенчатых пушек, прыгнул и очутился у Мегги за спиной. Она резко развернулась и подняла ружье, вставляя патрон быстрым отработанным движением.
– Эй, – сказал Дойл, отступая. – Это я.
Она нахмурилась и отвернулась именно тогда, когда из-за тонущего торгового судна выскочила темная фигура и начала карабкаться по цепному ограждению.
– Попался, сволочь! – завопила она, метнула взгляд профессионального стрелка и аккуратно навела длинный ствол на цель. Дойл ударил ее по руке как раз в тот момент, когда она нажимала на курок. Пуля ушла в сторону. Темная фигура перепрыгнула через ограждение и исчезла в сумраке леса.
Мегги зарычала от злобы, швырнула ружье и бросилась на Дойла, колотя его кулаками в грудь, но он схватил ее за запястья и прижал спиной к гипсовой стене с бойницами. Она яростно боролась, осыпая его проклятиями, но Дойл был сильнее. Несколько секунд они стояли, тяжело дыша, нос к носу. Дойл чувствовал запах пива и сигарет, исходящий от нее, чувствовал ее напряженные от усилия мышцы.
– Я только что удержал тебя от кучи дерьма, – сказал он. – Ты это понимаешь? Ты могла убить его.
Потом он отпустил ее и отступил.
– Пошел ты, – сказала Мегги. – Этот сукин сын пытался нас поджарить. Он…
Ее слова утонули в реве сирен пожарных машин, въехавших на парковку. Из них выгружались пожарные-добровольцы в касках, защитных ботинках и длинных прорезиненных плащах. Дойл с Мегги наблюдали за шумной сценой, которая разворачивалась внизу.
– Я только что вспомнила кое-что, – громко произнесла Мегги. – У нас нет пожарного крана.
– Ты уверена? – спросил Дойл, чувствуя, как замирает сердце.
– Это национальный заповедник, приятель, – сказала она. – Кранов здесь нет.
– Если так, – сказал Дойл, – нам конец.
Пламя достигло крыши. Сетка на окне Дойла растаяла в мгновение, и дующий с океана бриз внес языки пламени внутрь дома. Но пожарные явно знали, что нужно делать. Они развернули длинный брезентовый шланг и прикрепили один конец к хромированному фитингу на боку грузовика. Из шланга вырвались брызги белой пены, похожие на мыло, и начали гасить пламя.
– Смотри, у них получается, – с облегчением вздохнула Мегги.
Через несколько секунд к качающему насосу присоединился подъемник. Раздвинули лестницу, и пожарный со шлангом полез вверх. Через мгновение он добрался до окна Дойла, закрепил наконечник на подоконнике и выпустил внутрь длинную струю пены. Со стен Маракайбо Дойлу была видна растущая в комнате белая масса, похожая на чудовище из фантастического фильма. И вдруг он вспомнил о кучах одежды на полу и открытых чемоданах.
– Похоже, завтра мне будет нечего надеть, – усмехнулся он.
Мегги посмотрела в окно, потом на него, у нее задрожал подбородок, и она начала смеяться.
– Быстрее привыкнешь к этим симпатичным шелковым трусам, – выдавила она, прислонившись к парапету, ослабевшая от смеха, со слезами на глазах.
– Да уж, очень смешно, – мрачно сказал Дойл, но не смог сдержать улыбку из-за нелепости ситуации.
Холодная луна поднялась над темным лесом. Через несколько минут они спустились с крепости и пошли по дорожке к обгоревшему дому. Это был плохой год. За последние двенадцать месяцев Дойл потерял все: жену, ребенка, средства к существованию, последнего родственника, а теперь и рубаху с тела.
Позже, свернувшись калачиком в спальном мешке в одной из дырявых, проеденных термитами старых хижин для туристов, Дойл не мог заснуть. Соленый аромат ночи, влажный воздух, близость воды, тоскливые крики цапель на болоте – все это было знакомо и раньше в какой-то степени утешало. Но теперь это лишь напоминало ему, как все изменилось. Вассатиг, который он знал, исчез, растворился в мгновение, как город призраков, который появляется каждый век на один зловещий час. Потом он вдруг все понял. Этот волшебный миг был, как в сказке, намного длиннее, чем казалось. Это он, как Одиссей с Итаки, на целых двадцать лет исчез со странного маленького острова, который когда-то называл домом.
Часть 2
Дойл-стрелок
Иниго Дойл знал солоноватые воды, песчаные и устричные отмели Чесапика лучше, чем что-либо в этом мире. Ему были знакомы потайные мелководья, бухты, безветренные лагуны, где можно было найти скопления самых больших и сочных устриц; некоторые из них были такими же длинными и толстыми, как початки кукурузы. В то напряженное десятилетие, предшествовавшее Революции,[32] в Чесапикском заливе орудовал пестрый устричный флот примерно из четырехсот судов, управляемых неграмотными ловцами, очень похожими на Иниго Дойла. Часто конфликты из-за самых больших и вкусных устриц напоминали войну. Один ловец застолбит места, а другой тайно обчистит их под покровом ночи. Грабеж и убийство были совершенно обычными методами решения таких споров. Иниго Дойл, который унаследовал некоторую жесткость от своего прапрадеда, пресловутого пирата Финстера Дойла, выходил победителем из множества боев. Он был замечательным ловцом устриц, но не очень хорошим продавцом. Ловцы похуже часто обходили Иниго на оптовых рынках Порт-Тобакко, на выгрузке у Тейлора и в порту Оксфорда, где им удавалось продать плохих устриц по очень высоким ценам.
Но дело было не только в этом: прижиться в этих местах Иниго мешала религия. Оптовые торговцы, люди, имеющие влияние и твердые убеждения, были либо приверженцами высокой Церкви,
