управляющего.
Потом он наклонился, вытащил Иниго Дойла из воды, распорядился, чтобы его завернули в индейское одеяло, и повел по дороге к большому белому дому. Они прошли вдоль галереи, через боковую дверь в рабочий кабинет сквайра. Это была простая квадратная комната, проще, чем ожидал увидеть Иниго в таком величественном доме, но в ней было столько книг, сколько он в жизни не видел. В углу стоял письменный стол, заваленный бумагами и чернильницами. На стенах висели прибитые гвоздями карты, потрепанные на сгибах от постоянного использования. Сквайр подошел к столу, быстро составил какой-то короткий документ, приложил к нему красную восковую печать с тремя звездами и тремя полосками и поставил большую витиеватую подпись.
– Этот договор делает меня единственным поставщиком твоих устриц в колонии и в Англию, – сказал он. – Я согласен платить четыре или пять шиллингов за бушель, в зависимости от размера, а ты согласен поставлять их мне, и только мне. Эта договоренность согласуется с твоими желаниями?
Дойл внимательно изучил документ, хотя ему основательно мешал опухший, подбитый сквайром глаз. Потом он поднял голову и здоровым глазом увидел, что сквайр пристально смотрит на него. Что-то шевельнулось в его душе. Вот человек, которьщ никогда не лжет, даже ему, Дойлу, а на честность нужно ответить честностью, иначе миром будут править мошенники и жулики.
– Возможно, ты захочешь разорвать эту бумагу и в свою очередь послать меня к дьяволу, – тихо произнес он, – после того, что я тебе скажу.
Сквайр не ответил.
Иниго глубоко вздохнул и попытался расправить плечи, невзирая на боль.
– Я – католик, – объявил он. – Ты поступил порядочно с моими устрицами, и ты первый человек, взявший верх над Иниго Дойлом в драке, поэтому я тебе это говорю.
Сквайр задумчиво кивнул. Он вертел в руках прибор для чтения, при помощи которого буквы на странице становились больше обычного размера.
– Даже если бы ты был самим викарием Рима,[35] я бы все равно купил у тебя устриц, – сказал он. – Католик ты или протестант, устрицам на это наплевать, как и великому Иегове, если хочешь. Так что – по рукам.
Иниго Дойл пожал руку сквайра, взял контракт, положил его в сумку и, выйдя из дома, пошел по тропинке к бурой реке. В кожаном кошельке у пояса прекрасной музыкой звенели золотые монеты.
Через несколько лет, когда колонии решили отколоться от Англии и наступила ужасная пора войн, большинство лодочников Чесапика остались преданными короне и королю Георгу. Сам Иниго Дойл не имел ничего против короля, ему было также наплевать на повстанцев, которых вела, как говорили, кучка аристократов-рабовладельцев из Виргинии и самоуверенные бостонские торговцы, заинтересованные только в том, чтобы набить карманы. Но вскоре он узнал, что предводителем восставших был тот самый сквайр с оспинами на лице, который заключил с ним договор на покупку устриц.
– Они победят, помяните мое слово, – однажды сказал он слоняющимся без дела лодочникам в таверне у залива, где они пережидали шторм. Несмотря на то, что повстанцы уже отдали и Нью-Йорк, и Бостон, и Чарлстон британским солдатам в алых мундирах.
Ловцы относились к подобным заявлениям скептически, но охотно спорили на этот счет.
– Почему ты так уверен в этом? – спросил один из них.
– Потому что я хорошо знаком с их предводителем, этим генералом Вашингтоном, – сказал Иниго. – Проглатывая устрицу, он может отличить плохую от хорошей, и он – единственный человек, который в честной драке взял верх над Иниго Дойлом. Если он может победить Дойла, он победит и самого короля.
Лодочники посмеялись и перечислили кучу причин, почему повстанцев уже можно считать побежденными, но Иниго Дойла не убедила ни одна. А на следующий день он повел свой шлюп к Делавэру через морскую блокаду у мыса Чарльза, чтобы присоединиться к армии повстанцев, лагерь которых располагался в Филадельфии.
1
Пожарный инспектор округа Вассатиг прибыл из Виккомака на красном «хёндае» с синей сиреной, мигавшей без звука, чтобы показать, что он по официальному делу, но особой спешки нет. Он развернул «хёндай», вышел из машины, обутый в термостойкие ботинки на толстой подошве, и примерно час простоял на краю обожженных ракушек под окном Дойла. Он пристально разглядывал обгоревший бак для мусора и треугольник, которым огонь небрежно отметил стену старого ресторана. Кровельная дранка обуглилась и прогорела в нескольких местах, выставив напоказ почерневшие балки и голые трубы. Вокруг оконной рамы, где была комната Дойла, красовался черный овал. У пожарного инспектора были широкая грудь, темные волосы, аккуратные седые усы и костюм из «Джей Си Пенни».[36] В руке он держал маленький диктофон, куда время от времени нашептывал непонятные комментарии.
Дойл нетерпеливо наблюдал за ним, сунув руки в карманы старой, затвердевшей от пятен краски армейской робы, которую он нашел, порывшись в сарае за баром. Эта рубаха вместе со старыми армейскими сапогами Бака и желтыми испанскими трусами составляла весь его гардероб. Наконец пожарный инспектор повернулся к Дойлу и указал диктофоном на бак для мусора.
– Пожар начался отсюда, – констатировал он.
– Вам пришлось ходить в школу, чтобы это узнать? – спросил Дойл. По понятным причинам он был в это утро не в настроении.
Инспектор нахмурился и что-то пробормотал в диктофон.
– Скажите, мистер Дойл, – произнес он, – это здание застраховано?
– Наверное.
– Поджог был умышленным, это очевидно. Бывают сумасшедшие, которые балдеют, когда видят, как что-то горит. А бывают другие, – тут он многозначительно посмотрел на Дойла, – которые специально поджигают свою собственность, чтобы получить деньги по страховке.
– Что, серьезно? – сказал Дойл язвительно-удивленным тоном. – Ни хрена себе!
Следующие несколько минут инспектор ковырялся в пепле, а Дойл старался отнестись к ситуации более спокойно, но не мог. В Дойлах укоренилось презрение к представителям власти еще с тех времен, когда Финстер плавал вокруг Испанского материка, вешая королевских чиновников на нок-рее «Могилы поэта». Это было частью их генетического наследства вместе с черными волосами, спокойными синими зовущими глазами и неотделимыми от этого великолепия душевными качествами – способностью любить, честью и смелостью.
– Итак, может быть, вы спокойно и цивилизованно расскажете, что все-таки произошло? – наконец спросил инспектор.
Дойлу пришлось сжать зубы и все ему рассказать. Поджигателей было двое. Мегги поймала их на месте преступления, схватила ружье и начала стрелять. Один побежал к дороге, прыгнул в пикап и уехал, а другой несколько минут прятался на площадке для гольфа, потом ему удалось скрыться в лесу. У них были канистры с бензином и тряпки, смоченные в керосине. Еще одна минута, и все бы взорвалось.
При этих словах пожарный инспектор серьезно кивнул. Его глаза были полуприкрыты.
– Кому-нибудь удалось разглядеть этих негодяев?
– Нет, – сказал Дойл, – но некоторые подозрения у меня есть.
И он рассказал инспектору о Слау и анонимном предложении купить эту землю.
– Можете начать с допроса этого толстого ублюдка. Его контора находится в Виккомаке.
Пожарный инспектор резко выключил диктофон.
– Между нами, мистер Дойл, – сказал он. – Мистер Слау является уважаемым адвокатом. Если я обращусь к нему с ложными обвинениями, которые являются лишь вашими подозрениями, это может стоить мне работы.
Дойла поразил этот ответ.
– Пошел ты со своей работой, – сказал он. – Меня только что пытались сжечь, между прочим!
– Думаю, на этом мы расстанемся, – резко сказал инспектор, повернулся на своих толстых каблуках и пошел к красному «хёндаю».
– Эй, козел! – закричал ему вслед Дойл. – В следующий раз, когда мой дом сожгут, я попробую быть в более хорошем настроении!
