в саду. Всегда присутствующие здесь ночные бризы заставляли ветряные колокольчики покачиваться.
Алю вздохнула. Хотя она всё ещё и ненавидела ту женщину, всё же было что-то… интригующее… в этой истории. Она не знала, что конкретно её притягивало, но, наблюдая за успехом своей мести, полудемоница почувствовала себя слабой и немощной. Она не привыкла к подобным чувствам, но её это и не заботило. Алиисза поморщилась и отвернулась от сада.
— Они поженились, как ты уже знаешь, — донёсся сзади голос Торана.
Каким-то образом Алиисза знала, что ангел будет здесь в эту ночь, хотя и не видела его уже несколько дней. Она повернулась и посмотрела на ангела. Он сидел в тени на одной из лавочек. Алю затаила дыхание, ожидая услышать то, чем он пришёл поделиться с ней. Она чувствовала, что ангел пришёл не просто поболтать.
— Мужчина, до которого ты домогалась, женился на ней. Он любил девушку ещё до того, что ты сделала с ней. Но когда увидел её самоотверженный поступок, когда увидел, как она посвятила свою жизнь целительству, то почувствовал по отношению к ней ещё большую любовь.
— Глупцы, оба, — сказала Алиисза, взмахом руки прогоняя картину из головы. — А я думала, что моё искупление будет предполагать то, каким образом мои преступления повредили несчастным и невинным. Едва ли этот случай отвечает требованиям, — усмехнулась она.
— Это был пример того, как сострадание и простая забота преодолевают эгоистические и ничтожные поступки. Ты думаешь, что неизменно сеешь хаос во всём, что делаешь, но когда всё сказано и сделано, добро этого мира продолжается. Люди оправляются, делятся и поддерживают друг друга. Это образ жизни, при котором все помогают друг другу.
— И вновь, довольно глупо, — раздражённо сказала Алиисза. Она хотела, чтобы Торан перешёл к делу. Она боялась, что он снова оставит её.
— Напротив, — сказал ангел, — это доставляет удовольствие. Люди относятся друг к другу с уважением, потому что лучше от этого чувствуют себя. По-своему, это в равной степени эгоистично — зачем что-то делать, если нет никакой выгоды? — но вознаграждение становится в десятки раз больше, потому что все довольны в равной степени.
— Думаю, вряд ли, — сказала Алиисза. — Я думаю, что люди делают это от страха. Они боятся того, что если они не проявят уважение к другим, то кто-нибудь придёт и начнёт над ними господствовать, возьмёт на себя контроль. Ёжась от страха, они становятся обязанными придерживаться проявлению заботы и уважения, и это то же самое, как если бы кто-то пришёл и начал бы повелевать ими. Люди подобны слабым хныкающим существам, так как боятся настоящей силы. Они боятся, что кто-то другой заберёт её у них и станет использовать сам. Люди не могут вынести мысли о том, что они могут потерять силу, поэтому притворяются, что она им и не нужна.
Торан вздохнул.
— Ты и вправду в это веришь? — спросил он тихим, возможно сдающимся, голосом. — Серьёзно?
Алиисза улыбнулась.
— Я верю в это так же, как и в то, что ты держишь меня здесь не потому, что хочешь, чтобы я научилась любви и состраданию, но потому, что ты боишься того, что я смогу взять у тебя, когда буду свободна.
— Тогда, думаю, нет особого смысла говорить тебе, что у тебя есть сын, — сказал дэв.
Алиисза почувствовала дрожь во всём теле.
— Могу я увидеть его? — с трепетом спросила она. — Ты можешь показать его мне? — алю показала на фонтан.
До того, как ответить, Торан долго смотрел на неё.
— Нет, — сказал он, наконец. — Пока нет.
Алиисза почувствовала, как её щёки вспыхнули от злости.
— Почему нет? — потребовала она. Она прошла через открытую местность, где сидел ангел, готовясь столкнуться с ним, хотя и знала, что в любом случае не смогла бы причинить ему вред. По сути, в этом иллюзорном саду не было ни одного из них. — Почему ты не хочешь показать мне сына? — спросила она более мягким и умоляющим, чем она того хотела голосом.
— Потому что, — ответил ангел, — он ещё не более чем простое слабое, хныкающее существо, которое для тебя — всего лишь каменная опора к обретению настоящей власти.
Алиисза открыла рот, чтобы возразить, но у неё не было слов. То, что сказал ангел, было правдой. Она не могла одновременно, и любить сына и рассматривать его, как средство для достижения цели. Подобное не могло согласоваться.
Торан поднялся.
— Думаю, что ты, наконец, начала понимать, — сказал он. — Ты права, я не могу изменить тебя. Я никогда и не пытался. Ты и только ты сама можешь изменить себя.
— Я не хочу меняться! — яростно прошептала она. — То, что ты мне показываешь — не больше, чем просто боль, печаль и одиночество! Как люди могут хотеть этого? Они никогда не действовали с сильной позиции! Они никогда не были способны взять то, чего хотят! Как их образ жизни может быть лучше того, чтобы стать сильным, независимым и могущественным? Как можно предпочесть поддаться глупой романтической идее, а не закалять себя против всех тех, кто хочет что-либо отобрать у тебя?
— Я вновь вернусь к тебе, — ответил ангел, — когда почувствую, что ты сама готова ответить на эти вопросы.
— Не уходи, — сказала она. Впервые она попросила его остаться. — Не оставляй меня здесь.
Торан мягко улыбнулся, затем протянул руку, легко прикоснувшись к её волосам и щеке. Прикосновение не было наполнено жаром страсти и возбуждения. Оно было исполнено нежности и доброты, любви и сострадания.
— Верно, — сказал он.
Наблюдать за тем, как ангел исчезает, было для Алиисзы самым тяжёлым испытанием в жизни.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
— Там, — сказал Лакатаки.
Эйзер указал Воку и Засиану на долину, простиравшуюся под ними. Камбион вгляделся в направлении, указанном огненным дварфом, разглядывая шахту ифритов. Огромная стена, сверкающая на солнце как начищенная медь, с охраняемыми воротами и сторожевыми башнями, построенными друг от друга на равном расстоянии, окружала яму, выкопанную в склоне горы. Из ямы исходило сияние от расплавленных пород. Единственной особенностью строения, как видел полудемон, была башня специфической веретенообразной формы. Остальное было едва видимо. Панораму застилало дрожащее марево, возникающее из-за сильного жара, свойственного этому Плану.
— Что это? — спросил Засиан, глядя туда же куда и Вок. Жрец, казалось, был впечатлён открывшимся видом.
— Жидкое стекло, — ответил Лакатаки, — Оно течёт под землёй, выходя на поверхность пузырями. Ифриты собирают жидкость и отливают из неё формы тут же в крепости, пока она не остыла. Это самое чистое и прозрачное стекло во всём мире. — добавил он.
В голосе Лакатаки было больше горечи, нежели гордости.
— И ифриты заставляют трудиться в шахтах рабов, — сказал Вок. — Ваш клан там.
— Да, — кивнул эйзер. — Но что куда важнее, некогда это всё было нашим. Ифриты напали на нас и захватили шахты. Многих пленили, ещё больших убили, а остальных прогнали прочь. Мы хотим вернуть то, что принадлежит нам.
— Куда отправляется стекло после отливки? — спросил Засиан, всё так же увлечённо глядя на шахту.
— Караваны увозят его в город Брасс, где и продают, — ответил Лакатаки. — Торговцы со всех концов вселенной съезжаются, чтобы поторговаться за чистейшее стекло.
