— Что Хэммер убил мальчишку первым выстрелом, когда тот убегал в поле.
— Но ведь было два выстрела.
— Лейтенант этого не знает.
— Но весь патруль знает.
— Ну и что?
— А что, если лейтенант узнает, что было два выстрела?
— Как он узнает? У него нет причин задавать вопросы. Да и кто скажет ему по-другому?
Я был поражен.
— Вы защитили Хэммера лучше, чем он сделал бы это сам.
— У него не было выбора. У меня был.
— Не понимаю.
— Я тебе говорил, я не мог прижать Хэммера без доказательств. — Он усмехнулся: — Надо было спасать патруль.
— Вы спасали свою шкуру, потому что Хэммер не выполнил вашего приказания.
Лицо сержанта помрачнело:
— Хватит. Больше мне нечего сказать.
— Нет, не хватит. Я пойду к лейтенанту!
— Не высовывай голову, парень. Тебе ее отрубят.
— Черт знает что! Ведь вы сами сказали: если бы только был свидетель. Я думал, вам это и надо.
— Да, надо было. Но теперь слишком поздно.
— Для меня не поздно.
— Хочешь выставить меня лжецом?
— Не собираюсь никем вас выставлять. Я хочу рассказать то, что видел, вот и все.
— Лейтенант вызовет нас всех на ковер. Твои слова будут противоречить нашим.
— Никто ничего не видел, кроме меня.
— А Хэммер? Он убил мальчишку, и я внес в отчет, как он это сделал. Хэммер меня поддержит, да и другие тоже. Уж поверь мне.
— Да вы с ума сошли!
— Да, совсем спятил. Я сказал то, что сказал, потому что больше ничего не оставалось, и не собираюсь теперь менять свой доклад. И никто не посмеет мне гадить. Понятно?
— Это угроза, сержант?
— Это закон жизни. — Его голос смягчился: — Я бы строго наказал Хэммера, если бы ты рассказал мне раньше. Ты это знаешь. Но теперь другое дело. Никому не принесет пользы, если мы изменим доклад, зато ми все будем плохо выглядеть. Положение паршивое, и мне противно не меньше, чем тебе. Я знаю парней вроде Хэммера. Они живут, чтобы убивать. Я не считаю это образцовым несением воинской службы, и мне не нравится, что они остаются безнаказанными. Но я не собираюсь губить из-за них свою армейскую карьеру. Я не просто отбываю свой срок, а остаюсь в армии навсегда. У меня хороший послужной список, и все знают, что я хороший парень. Нельзя допустить, чтобы подонок вроде Хэммера испортил мне карьеру. Могу дать голову на отсечение, что он больше не сыграет со мной такую подлую штуку.
Я вдруг почувствовал к нему жалость. А я-то считал его сильным! Никогда бы не поверил, что он станет соучастником Хэммера. Но это меня больше не волновало. Беспокоило меня то, что он делает и меня соучастником, и я сопротивлялся.
— Не могу держать язык за зубами, сержант.
— Ты хочешь, чтобы я поднял шум из-за одного гуковского мальчишки, который к тому же мог оказаться вьетконговцем?
— Не важно, был ли он вьетконговцем. Важно то, что мы потеряли возможность узнать, кто он. Если не запретить типам вроде Хэммера убивать просто из озорства, то мы сами будем виновны в убийстве, как и он.
— Чепуха! Хэммер виновен, потому что действовал вопреки приказанию.
— Да, — устало проговорил я, — это было вопреки приказанию.
— Нечего мне об этом говорить. Армия держится на выполнении приказов. Вот так. Делай свое дело и забудь обо всем прочем.
Я кисло улыбнулся:
— Мне все время говорят: забудь. Беда в том, что у меня хорошая память.
— Я говорю, чтобы ты забыл сегодняшний день, Гласс. Иди-ка спать. Утром все будет выглядеть по- другому.
— Этот мальчишка и утром будет мертвым.
— Ты тоже можешь быть мертвым.
— Собираетесь меня похоронить, сержант?
— Не сегодня, Гласс, — усмехнулся сержант. — Но чарли могут в любое время обстрелять базу ракетами. Они засели на холмах и все время наблюдают.
— Знаю. — Я не улыбался.
— А потом, остается старина Хэммер. Не стану говорить, что он может сделать, если узнает, что ты говорил с лейтенантом.
— Да, я думал об этом. Но я могу ухлопать его первым.
— За это с меня шкуру не сдерут, — сказал сержант, все еще улыбаясь.
Я встал из-за стола:
— Пойду спать, сержант. Буду держать вас в курсе.
— Давай, Гласс. И подумай о том, что я сказал. Война еще завтра не кончается. Сколько тебе осталось?
— Не знаю, да и как знать, сержант? — И я вышел из столовой, предоставив ему подумать об этом деле.
Ночь я провел, покуривая травку, а утром пошел к лейтенанту.
Когда я кончил свой рассказ, лейтенант откинулся на стуле и молча смотрел на меня. Я беспокойно ерзал на стуле в ожидании какой-либо реакции.
— Хорошо, что вы пришли ко мне, Гласс, — наконец сказал лейтенант. — Командир роты не может хорошо выполнять свои обязанности, не зная, что происходит с его солдатами в поле.
Я не знал, что сказать, и только кивнул головой.
— Вы уверены, что, кроме вас, никто не видел, как Хэммер убил мальчика?
— Так точно, сэр.
— Не видел ли кто из крестьян? Был в это время кто-нибудь в поле?
— Нет, сэр. В поле не было никого, кроме Хэммера и мальчика.
— Слышал ли кто-нибудь второй выстрел?
— Не знаю, сэр. В деревне могли его слышать, но жители настолько привыкли к стрельбе, что никто не обращает на это внимания.
— Значит, в это время никто не выходил из деревни?
— Нет, сэр. Во всяком случае, пока я прятался позади хижины. Но я оставался там недолго. Я пошел искать сержанта. Возможно, потом кто-то мог видеть Хэммера в поле. Я не знаю. Он находился там, пока я не вернулся с патрулем.
— А потом вы все оставались какое-то время там?
— Так точно, сэр, пока не вернулись в деревню и не приступили к обыску хижин.
— Кого-нибудь на похоронах обеспокоило отсутствие мальчика?
— Я не задерживался возле них. Я хотел поскорее найти патруль.
— Да, но похоронная церемония продолжалась?
— Так точно, сэр.
— И рынок работал?
— Да, сэр.
— Значит, если они слышали выстрелы, их это не очень встревожило?
— По-моему, нет.
