— Как долго, вы считаете, Хэммер ждал вашего возвращения с патрулем?
— Минут десять, может быть, пятнадцать.
— А сколько времени вы оставались в поле и разговаривали, перед тем как вернуться в деревню?
— Еще минут десять.
— А вы не заметили, что за вами в это время наблюдают крестьяне?
— Нет, сэр.
Его вопросы усилили мое смущение. Я не ожидал, что подвергнусь перекрестному допросу, словно свидетель в суде. Я чувствовал, куда он клонит, и мне это не нравилось.
— Вы хотите сказать, что крестьяне не могут с уверенностью сказать, кто убил мальчика?
— Нет, я бы этого не сказал. Теперь они достаточно ясно это представляют.
— Почему вы так считаете?
— Они видели, как мальчик бросился бежать и как мы с Хэммером устремились за ним. И они наверняка слышали первый выстрел. Мы стояли у самой хижины, метрах в пятнадцати от похорон.
— Хорошо. Но ведь они не могли знать, достигла ли пуля цели и вообще куда вы стреляли?
— Тогда не знали, но, конечно, поняли потом, когда нашли мальчика и принесли в деревню.
— Но ведь они не могли определенно сказать, кто это сделал?
— Сэр, я говорю вам, что это сделал Хэммер, Для этого я и пришел.
— Да, Гласс, но в данный момент меня интересует, что знают крестьяне.
— Понимаю, сэр. Но не можете ли вы мне сказать, что собираетесь предпринять? Это сбережет время.
Лейтенант Колдрон сердито посмотрел на меня, но неожиданно согласился:
— Да, пожалуй, вы правы, Гласс. — Он натянуто улыбнулся. — Ведь мы с вами на одной стороне, не так ли?
— Да, сэр.
— Мне нужны подробные сведения, Гласс. У меня нелегкая задача. Я понимаю, как я выгляжу в ваших глазах, но я отвечаю перед штабом батальона, а там от меня потребуют факты.
— Я сообщил вам все факты, сэр.
— Есть мелкие детали, которые на первый взгляд могут показаться не относящимися к делу, но на самом деле это не так. Они могут перерасти в нечто гораздо большее, чем вы представляете.
— Сэр?
— Если этот мальчик не вьетконговец и крестьяне поймут, что мы его убили, они могут очень скоро появиться здесь и пожалуются командованию базы. Мы не хотим ссориться с ними. Нам нужна их дружба. Моя задача — привести веские доводы в нашу пользу.
Я почувствовал знакомое стеснение в груди.
— Не вижу, какие доводы можно привести в нашу пользу, сэр.
— А почему бы нет, если никто, кроме вас, не видел этого?
— Значит, вы не намерены доложить мое сообщение штабу батальона?
— Думаю, это не нужно, Гласс. Мне кажется, вы не представляете, перед какой проблемой мы стоим.
— Думаю, что представляю, сэр.
— Нет, не представляете. Что сделано, то сделано. Мы не можем вернуть мальчику жизнь. Я хотел бы, чтобы он остался жив. Мы могли бы узнать, почему он бежал. Но теперь важно сохранить хорошие отношения с крестьянами. В этом и состоит моя задача. Я говорил вашему патрулю, что у него деликатное задание. А теперь из-за глупости Хэммера положение осложняется, и я доволен, что узнал от вас факты.
— Простите меня, сэр, но теперь крестьяне знают, что мальчик был ранен в плечо и убит выстрелом в затылок. Они, конечно, поймут, что случилось. Ведь они не дураки.
— Да, но я-то не знал, что было два выстрела, пока вы не пришли ко мне. У крестьян было больше фактов, чем у меня. — Он покачал головой. — Сержанту Эксу следовало сказать мне правду. Я понимаю, что он покрывал своих солдат, и не могу осуждать его за это. Но надо было соображать. Ведь он был поблизости. Он знает, как действуют командные инстанции. Я бы защитил его, но для этого должен был знать все факты. Благодарю вас, Гласс. Вы понимаете меня?
— Но я пришел не для того, чтобы покрыть это дело, сэр.
— Не думайте об этом, Гласс. Я все устрою. Но надеюсь, сюрпризов больше не будет?
— Нет, сэр. Я все рассказал.
— Вот и хорошо.
— А как быть с Хэммером? Если он узнает, что я был у вас, ему это не понравится.
Лейтенант улыбнулся:
— Интересно, когда вы до этого додумались? Не беспокойтесь. Я займусь Хэммером и сержантом Эксом. Ему тоже не поздоровится.
— Понимаю, сэр, но я хочу, чтобы вы знали, что я пришел сюда, сознавая, что потом за мной будут охотиться.
— Вы поступили правильно. Я буду вас охранять.
Я ненавидел себя за то, что повернул разговор, чтобы обезопасить себя. Ночью я все обдумал и решил рассказать правду. А теперь чувствовал себя нечистым, и моя совесть восставала против этого.
— Я могу, сам позаботиться о себе, лейтенант, — пробормотал я.
— Да, но я должен заботиться о моральном состоянии своих солдат. Это входит в мои обязанности. Держитесь подальше от Хэммера. Я позабочусь, чтобы вы не ходили вместе с ним патрулировать.
— Это меня вполне устраивает, сэр.
— Я не хочу, чтобы наш разговор вышел за пределы этой палатки, Гласс. Понимаете? Не хочу, чтобы он дошел до штаба батальона. Я сам займусь этим делом.
— Слушаюсь, сэр.
— Гласс!
— Да, сэр?
— Не горюйте об этом мальчике. Я знаю, что вы чувствуете. Мне тоже противно. Но подобные вещи на войне бывают. Важно не поддаваться их влиянию.
— Я учту.
— Хорошо. Еще одно: Хэммер отрезал мальчику уши?
— Нет, сэр. После смерти его не трогали.
— Это хорошо. Если бы ему отрезали уши, это выглядело бы действительно паршиво. Вьетконговцы этого не делают. — Я спокойно встретил взгляд лейтенанта. — Все, Гласс.
— Слушаюсь, сэр.
Выйдя из палатки командира, я зажмурился от яркого утреннего солнца. Я был противен самому себе. Меня обманули. Лейтенант сделал меня соучастником убийства, которое я пришел разоблачить. Если бы я обратился через его голову в штаб батальона, моя жизнь не стоила бы ни гроша.
На армейской базе, особенно в зоне боевых действий, трудно удержать что-то в секрете. Новости просачиваются из высших инстанций в низшие. Так, на следующий день после моего разговора с лейтенантом я услышал от солдат о встрече старейшин деревни с командиром взвода. Они пришли протестовать против убийства ребенка одного из них американским патрулем. Лейтенанту Колдрону предложили представить отчет о действиях патруля. Он изложил свои доводы, и, поскольку крестьяне не представили конкретных доказательств, штаб снял с себя всякую ответственность за происшедшее. Командир батальона приписал вину за трагедию вьетконговским элементам, действующим в долине, и заверил деревенских старейшин, что задача американских патрулей — защищать жителей от подобных зверств.
Для армии инцидент на этом был исчерпан, но я не мог успокоиться и вечером опять отправился к лейтенанту.
— Что еще, Гласс?
Я перешел прямо к делу:
