Сегодня вечером Марселин не работала, а ждала.
Она вошла в комнату, но, заметив своего покровителя, заколебалась. Брюнет стоял между ней и Ла Скумуном, чья поддержка казалась иллюзорной.
– Можешь остаться там, – разрешил Ла Скумун и обратился к своим слушателям. – С данного момента эта женщина не будет под крышей ни одного из вас. Если кто-нибудь не согласен, решим вопрос немедленно.
Его пиджак был расстегнут, он слегка отодвинулся от стены.
– Еще увидимся, – заявил высокий.
– Когда захочешь. А к освобождению Ксавье можешь заказать себе кольчугу.
Кто-то засмеялся. Прозвучал голос:
– Не надо нервничать. Всегда можно договориться.
По знаку Ла Скумуна Марселин вышла.
– Ну, будем жить, как договорились, – закончил он. – И дело пойдет на лад.
Они вышли один за другим, размышляя о поспешном отъезде Шнурка с женой и исчезновении Виллановы, которого никто не видел уже несколько дней.
Высокий, прежде чем выйти, счел нужным заявить:
– Я бываю за Биржей.
Ла Скумун молча кивнул. Мигли встал. Скоро они остались в комнате вдвоем.
– Тебя не слишком любят, – заметил Мигли.
Ла Скумун поднял бокал шампанского.
– Черт возьми! Если б увидеть хоть намек на след! Два-три имени из этой банды сволочей, которые засунули труп в тачку Ксавье. Но этого…
Он выпил и устало уронил руку. Ла Скумун приехал в город исключительно ради того, чтобы вытащить из тюрьмы Ксавье, но все его попытки оказывались безрезультатными.
Шарло Щеголь не доставлял ему беспокойства. Шнурок не рыпался. Что касается вышедших из комнаты людей, он их подавлял.
Но высокий бросил ему вызов, а остальные станут внимательно наблюдать за этим делом. В намерения Ла Скумуна не входила борьба с бывшим сутенером Марселин за звание каида, но на кону стояла судьба Ксавье…
– Если дать ему окопаться в квартале Биржи, насядут все остальные. Они решат, что я сдрейфил. Всякий раз одно и то же, – сказал Ла Скумун.
Он знал, что, если живешь, держа в страхе других, нельзя допускать ни малейшей слабости.
– Можно сходить посмотреть, – предложил Мигли. Они отправились туда, прекратив дискуссию, и все решилось мгновенно. Мозги раскалились до предела.
На рассвете полицейские обнаружили труп высокого брюнета, лежавший ничком на пустыре за Биржей. Обе его руки сжимали рукоятку кинжала с длинным лезвием. Очевидно, удар был нанесен в сердце, и он упал, навалившись на кинжал всем своим телом, под тяжестью которого лезвие вошло в грудь по самую рукоятку.
Единственным человеком, способным узнать кинжал, была Мод. Фотография орудия преступления была помешена на первой странице, рядом со снимком жертвы.
– Выпендрежники всегда так кончают, – заметил Ла Скумун.
– Такое случается каждый день! – произнесла Мод, откладывая газету.
Приближался полдень. Ла Скумун думал только о Женевьев. Он принял душ, оделся и тоном, не допускающим возражений, объявил, что пообедает в городе.
Увидев его, Женевьев как всегда обрадовалась. И встревожилась, когда заметила выражение его лица.
– Что-то не так? – спросила она.
– Закрывайте вашу лавочку, пообедаем вместе, – ответил Ла Скумун.
Она хотела как-то приободрить его, но передумала. Он терпеть не мог сантиментов, хотя бывали дни, когда глаза опровергали его слова.
Он говорил о Ксавье, расспрашивал ее о посещениях тюрьмы, по десять раз повторял одно и то же, и она поняла, что его мысли заняты совсем другим.
Ла Скумун вышел первым и подождал ее за рулем своей машины. Она села рядом. Пришла мода на короткие юбки, однако он смотрел куда-то вдаль через лобовое стекло.
Машина тронулась с места, они выехали из города в направлении Обань.
– Что он говорит? – спросил Ла Скумун.
– Я видела его вчера. Говорит, что это грязный город, что вам лучше его бросить и уехать, что…
– В общем, хандрит! – перебил Ла Скумун.
– Вы ведь его знаете, правда? И уж, конечно, лучше, чем я.
Он не хотел причинять ей боль, но и врать не мог.
– Передайте ему, что я останусь здесь до начала суда.
– Вы что-нибудь нашли? – спросила Женевьев.
Он сначала отрицательно покачал головой, потом сказал:
– У меня ничего не вышло.
За городом все было в зимних тонах, черном и желтом: голая земля и деревья без листьев. Ла Скумун намеревался Доехать до ресторанчика, расположенного километрах в двадцати дальше, но внезапно на него нахлынуло невероятно сильное желание повидать Мигли, и он развернулся на перекрестке.
– Возвращаемся? – спросила Женевьев.
– Нет, едем в другое место.
Она никогда еще не видела его в таком состоянии.
– Что изменилось?
Он ехал быстро. В Кастеллане свернул на Прадо, и скоро они катили вдоль берега моря, на который накатывались небольшие зеленоватые волны.
– Куда мы едем?
– К Мигли. Расскажете об этом Ксавье, он его знает.
Он еще ни разу не думал свозить ее туда, но решил, что приближается момент, когда им всем надо познакомиться. Это облегчит дело. Они не могли бросить Ксавье.
– Привет, Миг! – сказал он, входя.
Женевьев округлила глаза.
– Это сестра Ксавье, – представил ее Ла Скумун.
Мигли поклонился.
– Она очаровательна.
Ла Скумун посмотрел на приятеля; недавние события никак не отразились на нем. Миг даже не знал, что такое тревога. Возможно, если бы ему растолковали смысл всех незнакомых слов, получился бы другой Мигли.
Они сели за маленький столик в углу, тот самый, за которым он сидел с Мод. Но сегодня, лицом к лицу с Женевьев, ему казалось, что он знал ее всю свою жизнь.
– Что с вами? – тихо спросила Женевьев.
– Ничего… Все нормально, – уверил Ла Скумун.
Он теперь старался смотреть в другую сторону.
– Его будут судить, – сказал он через некоторое время, – а там посмотрим.
– Мэтр Рош мне сказал, что Ксавье может выкрутиться. Кажется, суды стали более снисходительными, – заметила Женевьев.
Их колени соприкасались под узким столом, но Ла Скумун не хотел, чтобы она подумала, будто он пользуется ситуацией, и сел боком.
– Вряд ли что-либо изменилось. Одна контора, – возразил Ла Скумун.
После обеда он показал Женевьев святилище Мигли. Шарманка стояла на месте. Он подошел к музыкальному ящику, взялся за ручку и стал задумчиво ее вращать.
– Ой, какая прелесть! – воскликнула Женевьев. – Можно, я попробую?
