«Очень сильно изменилась обстановка с тех пор, как мы появились в мае 1940 года. В первые месяцы единственным воздействием, которое оказали наши операции на судоходство, явилось то, что морские пути от мыса Доброй Надежды до Коломбо и Сабанга оказались более широко разбросанными. Только в начале 1941 года произошли какие-либо значительные изменения, когда главный морской путь проложили через Мозамбикский пролив, а суда из Австралии пошли через Панаму. За исключением транспортов с войсками, не было сформировано никаких конвоев, кроме как на трассе через Красное море в Бомбей, где судоходство шло в зоне действия штурмовой и бомбардировочной авиации, действующей с итальянской территории. Непосредственного успеха мы достигли, потопив 15 судов общим тоннажем более 100 тысяч тонн часто с очень ценным грузом. К этому следует добавить косвенный эффект, как, например, привязка боевых кораблей и отход торговых судов к побережью, что должно было бы повлечь более высокое потребление топлива и замедление оборачиваемости судов. Они были вынуждены лавировать днем и в лунные ночи, в портах было введено затемнение, маяки были погашены, ночью выставляли боновое заграждение, даже суда, которые просто пересекали Индийский океан, должны были вооружаться для обороны, а местное население было встревожено и пало духом. Экипажи судов получали плату за риск даже в Индийском океане, и трудно было набрать команду в колониях. Навигация в узких прибрежных водах стала более трудной, почта стала ненадежной, а официальные донесения пропадали. Повысились размеры военной страховой премии, нужда в дополнительных кадрах на судах и береговых радиостанциях вызвала отток рабочей силы, и противник был вынужден посылать отряды обороны в Восточную Африку и морские порты Индии и размещать там флотилии минных тральщиков».
Еще одним результатом нашей кампании было то, что шкиперы британских и союзных торговых судов приняли дополнительные меры предосторожности и с гораздо большей готовностью подчиняются директивам британского адмиралтейства. Это означало, что наша прежняя тактика постепенного сближения с намеченной жертвой днем и стрельбы поперек ее курса должна была смениться внезапными ночными атаками. Такая атака имела несколько стадий развития. Сначала мы пробовали остановить судно, дав залп над его носовой частью из 75-миллиметрового орудия; затем мы пускали в ход 150-миллиметровую пушку, вслед за этим залп из всех орудий над мишенью, а когда даже это в достаточной мере не впечатляло противника, мы с максимально близкого расстояния без предупреждения открывали огонь прямо по цели из всех орудийных стволов.
Умение в сочетании с хитростью играло важнейшую роль, но, несмотря на то что ловкость принесла успех в двух случаях – «Оле Якоб» и «Тедди», – ее можно использовать только при особых обстоятельствах, и это всегда должно быть ново и неожиданно. В любой обстановке я старался вести боевые действия в соответствии со старой рейдерской традицией «честности», под которой подразумеваю, что при возможности никогда не вел огонь дольше, чем это было абсолютно необходимо для того, чтобы сломить сопротивление противника и лишить его радиосвязи. Когда мы имели возможность идентифицировать судно как танкер или особо ценный приз и готовы были пойти на то, что судно пошлет сигнал бедствия, мы воздерживались от ведения огня. Мы обращались с нашими пленниками и теми, кто выжил, так, как мы бы желали, чтобы обращались с нами в подобных обстоятельствах; мы старались по мере возможности облегчить их судьбу.
Глава 18
ПАССАЖИРЫ С «ЗАМ-ЗАМА»
8 апреля 1941 года мы достигли 40° южной широты к югу от мыса Доброй Надежды, следуя на встречу с транспортом «Алстеруфер», который в январе вышел из Гамбурга; после этого мы должны были встретиться с «Дрезденом» и «Бабитонгой», которые шли из Южной Америки, и в конечном счете с транспортом «Нордмарк», заправлявшим подлодку, на борту которого находился капитан Каменц после кругосветного путешествия. Также была запланирована встреча с рейдером «Корморан».
Поскольку нас задержала встреча с подводной лодкой «Перла», «Алстеруфер» был послан на юг, поэтому первое судно, которое мы встретили, кстати тоже с опозданием на четыре дня, был лайнер Ллойда «Дрезден», выполнявший функции транспорта для «Графа Шпее», а потом укрылся в порту Сантос в Бразилии. Я был очень рад встрече с капитаном Ягером с «Дрездена», поскольку он должен был снабдить нас некоторыми крайне необходимыми запасами свежих продуктов, но, когда мы пожали руки, он выглядел расстроенным.
– Боюсь, что вынужден вас разочаровать, – произнес он. – Я погрузил на борт ваши свежие продукты в полной сохранности, но затем получил инструкции от нашего морского атташе передать их «Бабитонге», несмотря на то что там нет холодильника. Капитан «Бабитонги» и я указывали, что при температуре 40 °С свежие продукты безусловно испортятся в ее трюмах, но нам просто велели выполнять приказы.
Я побагровел от ярости. После многих месяцев плавания мы отчаянно нуждались в свежих фруктах, овощах и картофеле; наши витаминные таблетки неуклонно теряли эффективность, и от этого страдало здоровье экипажа. «Дрезден» мог бы сохранить фрукты и овощи в прекрасном состоянии в своем холодильнике, но этого не позволили сделать благодаря бюрократической и своевольной тупости, которая заслуживала сурового наказания. Из свежих продуктов «Дрезден» мог предложить нам только картофель, и мы получили его в течение дня вместе с пресной водой и смазочными материалами и пиломатериалами. Также для усиления команды мы приняли на борт двух типов, которые называли себя Майер и Мюллер и представились как бывшие члены экипажа затонувшего «Графа Шпее». Майер, чье настоящее имя было Фрелих, получил офицерское звание, когда узнали о его выдающихся действиях в присутствии противника в качестве радиста на борту «карманного» линкора; второго звали младший лейтенант Дитман, и он был офицером призовой команды. Оба предпочли перевестись на «Атлантис», чем возвращаться домой на борту «Дрездена», хотя они и служили без перерыва с августа 1939 года. После погрузки на борт корабельных запасов с «Дрездена» я велел его капитану ожидать в условленном месте, пока я не удостоверюсь, имеются ли на «Корморане» какие-нибудь пленные, от которых надо избавиться. Я даже не предполагал, что меньше чем через восемь часов у меня самого на руках будет больше пленников, чем мне хотелось бы, включая большое число тех, кого я вообще предпочел бы не видеть – американских женщин и детей.
Примерно в четыре часа утра, когда не прошло и часа, как мы расстались с «Дрезденом», мы заметили довольно большой корабль, идущий курсом на юго-восток. Он был абсолютно затемнен, но в ярком лунном свете легко было определить, что это торговое судно. Очень скоро мы смогли различить четыре мачты, и я вспомнил, что видел несколько кораблей такого же типа в Дартмуте на торжествах по случаю коронации до войны. Я отчетливо припомнил эту сцену. Тогда я поинтересовался у английского офицера, который был моим гидом: «Что это за четырехмачтовые корабли вон там – как вы их используете? Как вспомогательные крейсера?» Он ответил: «Это лайнеры Бибби, войсковые транспорты, оставшиеся с Первой мировой войны. Мы все еще используем их в качестве таковых, потому что всегда имеются войска, которые нужно куда-то переправить». Я был уверен, что это именно лайнер Бибби. Судно шло настолько близко от «Дрездена», что тот обратился к бегство и улизнул, а корабль Бибби внезапно пошел зигзагообразным курсом, словно на нем заметили нас и пытаются ускользнуть. Только несколько часов спустя мы узнали, что вопрос о спасении не стоял, просто на руле стоял египтянин.
Размеры судна и его подозрительное лавирование заставили меня заподозрить, что на самом деле его используют как вспомогательный крейсер, и, поскольку мы осторожно шли за ним в кильватере, я принял решение на рассвете подойти на расстояние выстрела и внезапно атаковать. Я хотел любой ценой не дать им послать сигнал SOS ввиду того, что Южная Атлантика лучше патрулировалась, чем прежний район наших боевых действий; наша единственная надежда заключалась в том, чтобы открыть огонь из каждого орудия, которое только можно навести на цель. Мои планы требовалось как можно скорей привести в исполнение, и тут с корабля стали вести передачу, поначалу вполне безобидную: «Что это за станция?», но мы не могли знать, каков будет следующий сигнал, QQQ или RRR. Корабль теперь четко вырисовывался на фоне утреннего неба, и мы безошибочно определили, что это судно класса «Оксфордшир», хотя нам пока что не было видно, вооружено оно или нет, а также мы не могли различить цвета его флага. Я более не колебался и с дистанции 9 тысяч метров открыл огонь. Вторым залпом накрыло цель, и один снаряд разнес радиорубку; в целом судно испытало шесть попаданий, при этом больше всего досталось ватерлинии и машинному отделению. Корабль сначала отвернул, потом застопорил ход, выпустил пар и спустил шлюпки на воду. С него не передали сигнала SOS – радиорубка представляла собой груду обломков. Мы прекратили огонь.
